— Просто невероятно, — сказала Мэри и, театрально хлопнув в ладоши, замерла перед зеркалом, сложив руки «бутончиком». Никогда не видела, чтобы она делала так. Никогда. Существо, вселившееся в нее, явно обожало банальные жесты, и вкус у него начисто отсутствовал.
— Как я выгляжу? Вам нравится?
Продавщица жизнерадостно закивала, не переставая улыбаться.
— Конечно! Мне очень нравится! — отвечала она. — Мэри, это неповторимо!
Да уж, неповторимо. Как держатель для туалетной бумаги.
— Какая я хорошенькая! — пропела Мэри и закружилась по примерочной, подметая красный ковер пышными юбками. — Хорошенькая, пригоженькая, одна-единственная такая!
— Ну, уже не одна, — сострила продавщица. — Муж-то в кармане. Главное дело сделано, Мэри!
— Сделано, сделано, я выхожу замуж, — повторила Мэри, словно все еще не в силах поверить в это.
Только я-то знала, что она давно в это поверила, я хорошо понимаю интонации ее голоса. Просто подруге хотелось, чтобы слова о предстоящей свадьбе звучали скромнее. Это делалось на благо мне: я должна была поверить, что она и сама в изумлении от происходящего. Она улыбнулась мне широкой улыбкой человека, испившего из тайного колодца счастья, к которому допускаются только избранные, — то есть женихи и невесты.
— Однажды и ты окажешься на моем месте, — пообещала Мэри.
— Кто сказал, что мне это надо? — хмыкнула я.
— Нам всем это надо, — сказала продавщица с видом духовного наставника, читающего проповедь. — Каждая из нас мечтает об этом, и вдруг мечта сбывается!
И вот тут я поняла, что значит быть единственной нормальной женщиной на встрече степфордских жен.
Мэри неохотно переоделась. Честно говоря, она вела себя, как ребенок, которого уговаривают снять костюм феи и лечь спать. По дороге к метро она взяла меня под руку и принялась рассуждать о преимуществах атласного платья перед шелковым. Я с ней не спорила.
— Ты ничего не говоришь, тебе наплевать, — обиделась подруга.
— Ничего подобного.
— А я говорю, наплевать. Как только мы вошли в магазин, ты как в ракушку спряталась. Лиззи, ты ведь не завидуешь?
— Да что мне завидовать-то? — спросила я. — Можно подумать, у меня никого нет.
— Есть, конечно, но…
— Что «но»? — вздохнула я. — Мы с Ричардом не хотим жениться. Мы счастливы и так. А я все еще не пришла в себя от того, что ты устраиваешь весь этот карнавал.
— Но почему? — спросила Мэри.
— Потому что думала, что ты не веришь в брак. Пока мы учились в колледже, ты все повторяла: что толку жениться, если один портит жизнь другому, как это было с твоими родителями. Не ты ли обещала, что скорее потратишь десять тысяч на новую ванную, чем на платье-занавеску и свадебный пирог для родственников, которых и в лицо-то не помнишь, потому что годами избегаешь встреч с ними?
— Я прямо так и говорила?
— Да, так.
— Ну что ж… Это было до того, как я встретила достойного человека. Знаешь, я думаю, выходить замуж — это как рожать. Ребенка не хочешь до тех пор, пока он не появился на свет. Ну а уж там забываешь и про варикоз, и про опущение влагалища, и про растяжки, и только ждешь крестин. Наверное, я язвила по поводу замужества, поскольку боялась, что мне никто не сделает предложения. Чтобы все думали, мне наплевать, не зовут замуж — и не надо.
— Понятно. А теперь можно не скромничать.
— Ты немножко завидуешь, да? — шепнула Мэри и легонько толкнула меня в бок.
— Нет. Правда, Мэри, мне не нужны обручальное кольцо и платье, на котором больше рюш, чем на маминых венских шторах на кухне, чтобы поверить в то, что Ричард любит меня, — убежденно заявила я. — Мы счастливы и так.
И я действительно в это верила. Что было настоящим подвигом для женщины, которая родилась в эпоху феминизма. Господи, моя мама в молодости сожгла собственный лифчик, защищая права женщин! (Правда, надо признать, это произошло под воздействием сырного фондю с водкой в 1973 году.) Но когда ты выросла на сказках, которые все как одна заканчивались встречей с прекрасным принцем и свадьбой, трудно поверить в то, что любовь разнообразна и финал может быть совсем иным.
Мы с Ричардом были тонкими и сложными натурами. Он — художник, я — актриса. Мы могли позволить себе нетрадиционное поведение. Честно говоря, я тогда считала, что брак — это для слабаков, неуверенных друг в друге. Я столько раз видела, как через пять лет общения голубки уже ни о чем не могут поговорить, все темы исчерпаны. Им бы расстаться, но они боятся одиночества, боятся, что не найдут никого лучше человека, которого они в глубине души уже презирают. А за всем этим кроется еще один, главный страх — никогда больше ни с кем не переспать. И вот, вместо того чтобы пойти каждый свей дорогой, они решают пожениться. Это помогает на полгода (или сколько там нужно, чтобы по очереди пригласить на обед всех знакомых) — и им снова есть о чем поговорить.
Нет, я не считала, что это единственный возможный исход. Какая-то часть меня верила в бессмертную любовь с прилагающимся к ней похрустывающим свидетельством о браке. Но нам с Ричардом необязательно было жениться только потому, что все так делают. То, что мы жили в гражданском браке, отнюдь не значило, что он любит меня меньше, чем Билл любит мою лучшую подругу Мэри. Ведь правда же?
Глава 2
Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю, что тем летом, когда произошли все эти ужасные события, Ричард часто бывая раздражен. Я списывала это на то, что он много работает. Он уходил из дому около шести утра и возвращался поздно ночью, хмурый, испачканный краской. Я не раз шутила, что Ричард видит меня только в пижаме и, должно быть, думает, что я в ней живу. Кажется, я сама видела его только спросонок залезающим в постель после того, как отключалась, отчаявшись его дождаться, или вылезающим из постели следующим утром.
Я была слепа.
Я не видела, что это конец.
Утро страшного дня было таким же, как всегда. Будильник Ричарда прозвонил в шесть часов. Я попыталась немного задержать его под одеялом. Он сказал, что не может, и сонно побрел в ванную. Я похвалила его за преданность делу и снова нырнула под одеяло. Прежде чем уйти в студию, Ричард зашел ко мне, принес чашку чая в моей любимой кружке, поцеловал в лоб и сказал: «Я тебя люблю». Потом ушел.
Я встала через два часа, и начался обычный день. Я отправилась в рекламную фирму, где подрабатывала уже две недели, позвонила в десять часов Бездарной Юнис узнать, не приглашают ли меня на пробы на главную роль в римейке «Касабланки» или, на худой конец, в рекламе кукурузных хлопьев. Нет, таких приглашений не было…
Я пообедала с одной коллегой-приятельницей. Она рассказала, что собирается замуж, а я рассказала о Мэри — до ее свадьбы оставалась всего неделя. Мы поболтали о девичниках, я дала телефон стриптизера, которого заказала для Мэри. Он должен был одеться в костюм пожарного. Точнее, раздеться. Вернулась на работу, подсчитала, какова моя поминутная оплата из расчета оклада, зашла в туалет, потом почитала украдкой журнал под столом, вместо того чтобы обзванивать клиентов. И отправилась домой.
