Писать надо о том, что вы хорошо и долго знаете, что вы пережили и переосмыслили, что горит в вашем сердце.
Глава 2
Все мы немного Шлиманы
Исследуем тему. Собираем материал Писательское мастерство кажется нам чем-то вроде блуждания с сачком для ловли вдохновения и пришпиливания его к бумаге. Игра воображения плюс немного перемолотого опыта – и рано или поздно муза сбросит вам свою гуманитарную помощь. Но на самом деле выдумывание и запись фантазий – лишь фасад ремесла, та его сторона, о которой говорят в интервью. За этим фасадом таятся темные комнаты, полные чудовищ.
Пожалуй, только фантаст – да и то редкий – конструирует мир с нуля. Мы же, простые смертные документалисты, перед тем как приступать к письму, должны убедиться, что твердо стоим на фундаменте собранного материала.
Это необходимо, чтобы читатель вам поверил, почувствовал, что ради него проделана работа, чтобы между вами установились доверительные отношения. Такой эффект недостижим, если создаваемая вами реальность не обрастает точными деталями, а герои не совершают достоверные поступки.
Пример популярного автора, который занимается художественной литературой, но при этом перерабатывает горы фактов для новых книг, – Дина Рубина. Вот как она рассказывает о создании романа «Почерк Леонардо» (история любви цирковой артистки-амбидекстра, которая ставит номер с зеркалами, и фаготиста):
Этот роман был для меня очень тяжел. Вся его история – это страшная борьба, знаете, Иакова с ангелом – борьба с чужим материалом. ‹…› Моя приятельница где-то за тридевять земель, в Прибалтике, рассказала мне историю удочерения своей уже взрослой девочки. Совершенный подкидыш, никто не хотел брать, а она взяла. Дочь у моей приятельницы балерина, и я подумала: нет-нет-нет, балет – это слишком для нас нежно. Нет-нет, подумала я, нужно что-то более брутальное. И когда я наконец доперла, что это будет цирк. А потом выяснилось, что цирк – это страшно, цирк – это не просто судьба, это какие-то обреченные души, это даже не люди, а какие-то удивительные существа… ‹…› Однажды прилетела в Майами, а мне говорят: «У нас тут знаете кто живет? Знаменитые воздушные канатоходцы Лина и Николай Никольские. Они бежали из Советского Союза еще в те времена, через Аргентину…» Понятно, что я не могла взять и Лину распотрошить. Я подобострастно спросила: «Линочка, можно я буду вам писать?» И она сказала: «Ну конечно, я буду очень рада». И это ведь тоже еще не фокус – переписываться. Это не фокус, когда человек отвечает на письма, – он ведь может отвечать примитивно, без этого, знаете, удивительного фермента, и тогда из писем нечего вытянуть. ‹…› Лина оказалась беспрецедентным корреспондентом. Мне нужно было от нее все. Запах цирка, цирковые словечки, привычки, как люди поступают в таких-то случаях, из чего сделан занавес, бархатный ли он, какого он цвета, есть ли там пыль, чем его чистят, как разминаются перед выходом в форганг, что такое пушки, трапеции, как делается тот или иной трюк. Ведь как только человек, пишущий о цирке, произносит слово «клоун» от лица цирковых, – он провалился тут же. «Опиши мне твой любимый трюк», – говорила я, и она описывала. И я ее раскручивала год, постепенно. ‹…› Цирк, каскадерство, какая-то оптика, черт его знает что, какие-то зеркальные шоу – никогда в жизни это бы не было мне интересно. Почему, откуда это свалилось, я не знаю, но я понимала, что должна раскапывать. Поэтому – доктор физико-математических наук такой-то, оптик такой-то, и так далее. ‹…› Мне нужно было многое выяснить про мотоциклистов. И я нашла человека, который великолепно этой темой владеет, и он оказался маньяком мотоциклетного дела. Он стал мне грудами присылать всевозможные картинки мотоциклов всевозможных моделей и разных-разных фирм. Я его умоляла об одном – чтобы он мне просто назвал модель, назвал модель и замолчал. «Нет, – сказал он, – вы должны сами выбрать. А какая у вас героиня?» Я была погребена под мотоциклами – но, по-моему, строчки три-четыре мотоциклетные в роман вошли. Страшная была работа[1].