Чистая, между прочим, правда, – магнетизм победил. Как только мы вышли за ворота, я говорю сыщику:
Ну да, конечно, это был ни кто иной, как Энди Таккер. И весь этот спектакль был его изобретением.
Вот так мы и раздобыли деньжат на развитие совместного бизнеса.
Трест, который лопнул
– Н-да, всякий трест имеет слабое место… – однажды задумчиво заметил Джефф Питерс.
– Довольно бессмысленное утверждение, – отозвался я, – вроде того, как сказать: «Все полисмены носят фуражки».
– Ничего подобного, – возмутился Джефф. – Между полисменом и трестом нет никакого сходства. То, что я сказал, – это, в каком-то смысле, квинтэссенция[10]. А суть ее в том, что трест хоть и похож на яйцо, но в то же время и не похож. Когда хочешь разбить яйцо, бьешь снаружи. А трест… его можно разрушить только изнутри. Сидишь себе мирно, а тем временем птенчик раз – и вдребезги разнесет всю скорлупу! Да, сэр, каждый трест носит в себе семена собственной гибели – как тот член республиканской партии, который решится выставить свою кандидатуру в губернаторы Техаса…
Я в шутку поинтересовался, не доводилось ли Джеффу на протяжении его пестрой, полосатой и клетчатой карьеры возглавлять предприятие, которое могло бы назваться трестом. И, к моему удивлению, он не отрекся от столь тяжкого греха.
– Только однажды, – с горечью признал он. – И еще никогда печать штата Нью-Джерси не скрепляла документ, который позволял бы более законным способом грабить ближних. Все было нам на руку – время, вода, ветер, полиция, полная монополия на ценный продукт, крайне необходимый потребителям. При этом ни один борец с монополизмом не сумел бы найти в нашей затее ни малейшего изъяна. В сравнении с ним нефтяные делишки Рокфеллера могли показаться керосиновой лавчонкой в захолустье. И все-таки мы обанкротились.
– Какие-нибудь неожиданные препятствия? – поинтересовался я.
– Нет, сэр. Все случилось именно так, как я уже сказал… Мы сами себя погубили. Чистой воды самоликвидация. Яблочко оказалось с гнильцой.
Я ведь уже рассказывал, что мы несколько лет подряд работали вместе с Энди Таккером. А он был мастер на всякие ухищрения и каждый доллар в руке у кого бы то ни было воспринимал как личное оскорбление, если не мог им завладеть. Вдобавок Энди имел образование, и полезных сведений в голове у него скопилась прорва. Он мог часами говорить на любую тему хоть с университетской кафедры. И не существовало такой аферы и мошенничества, которые он бы не испробовал. Взять хотя бы его лекции о Палестине, которые Энди сопровождал демонстрацией снимков съезда закройщиков в Атлантик-Сити. Или поставки в Коннектикут целого океана поддельного спирта, добытого якобы из мускатных орехов…
Словом, однажды весной нам с Энди случилось побывать в Мексике, потому что один бизнесмен из Филадельфии заплатил нам две с половиной тысячи долларов за половину акций[11] серебряного рудника в Чиуауа… Да нет, рудник-то и в самом деле существовал, с этим все было в порядке. Вторая половина акций стоила как минимум двести или триста тысяч долларов, да только я и по сей день не знаю, кому на самом деле принадлежал тот рудник.
На обратном пути, уже в Соединенных Штатах, мы с Энди застряли в одном городишке в Техасе, на берегу Рио-Гранде. Назывался он Бердстаун, то есть Птичий Город, но обитали там далеко не птицы небесные. Две тысячи душ, в основной массе мужчины. Иные из них занимались скотом, иные – резались в карты, иные барышничали лошадьми, ну а прочие подрабатывали контрабандой. Мы поселились в гостинице, которая представляла собой нечто среднее между книжным шкафом и дырявой оранжереей, и едва устроились в номере, как хлынул дождь. Словно кто-то там, наверху, отвернул все краны.
Мы с Энди люди в общем-то непьющие, но в городе было три салуна, и все его жители день-деньской и добрую половину ночи перемещались в этом заколдованном треугольнике. Так что каждый здесь хорошо знал, как распорядиться своими деньгами.
На третий день дождь как будто начал стихать, и мы с Энди выбрались за город полюбоваться природой. Бердстаун лежит между Рио-Гранде и широкой ложбиной, по которой раньше протекала река. И теперь, когда река вздулась от дождей и, казалось, вот-вот выйдет из берегов, дамба, отделявшая ее от старого русла, держалась на честном слове.
Энди долго разглядывал эту дамбу. Все-таки у этого человека был живой ум. А потом, не сходя с того места, он выдал гениальную идею. Тут-то мы и основали трест, а потом вернулись в город и взялись за дело.
Для начала мы отправились в самый просторный салун, который назывался «Блю Снейк», и купили его с потрохами. Это обошлось нам в тысячу двести долларов. Потом заглянули в бар мексиканца Джо, потолковали о погоде и приобрели его за пятьсот. Третий нам уступили всего за четыреста.
Продрав глаза на следующее утро, Бердстаун обнаружил, что превратился в остров. Рио-Гранде сокрушила дамбу и ринулась в старое русло, город был со всех сторон окружен ревущими потоками воды. А дождь лил без передышки; на северо-западе висели тяжелые тучи, обещавшие, что в ближайшие две недели погода не переменится. Но не это было главной бедой.
Бердстаун выпорхнул из гнезда, почистил перышки и попрыгал за утренней выпивкой. Однако бар мексиканца оказался закрытым, второй – тоже. Тут из всех глоток вырвался неистовый крик изумления и жажды, и горожане толпой кинулись в «Блю Снейк».
И что же перед ними предстало?
За стойкой восседает Джефф Питерс, с виду – прожженный спрут-эксплуататор, справа от него кольт и слева кольт, и он в любую минуту готов дать сдачи либо монетой, либо пулей. В заведении орудуют три бармена, а на стене плакат в десять футов: «Каждая выпивка – доллар». Энди сидит на кассе, на нем шикарный костюм, в зубах сигара, вид у него настороженный. Тут же околачивается начальник городской полиции с двумя полисменами: трест посулил всем стражам порядка бесплатную выпивку.
Итак, сэр, не прошло и четверти часа, как Бердстаун сообразил – ловушка захлопнулась. Мы ожидали бунта, но как-то все обошлось. Горожане знали: деваться им некуда. До ближайшей железнодорожной станции тридцать миль, а вода в реке спадет не раньше чем недели через две, и до той поры о переправе можно только мечтать. Нет, они, конечно, выругались, но вполне учтиво, а потом на стойку посыпались серебряные доллары, да так бойко, будто кто играл на ксилофоне.
В Бердстауне было полторы тысячи взрослых мужчин, способных распоряжаться собой; чтобы не помереть от тоски и безделья, большинству из них требовалось от трех до двенадцати стаканов в день. А салун «Блю Снейк» оставался единственным местом, где они могли их получить. Красиво и просто, как всякая великая идея.
