Книга Армадэль. Том 2 - Уилки Коллинз

Нили вошла в комнату, неся поднос с чаем, поджаренным хлебом и маслом, что составляло неизменный завтрак больной.

— Что это значит? — спросила миссис Мильрой таким недовольным тоном, как будто в комнату вошла не та служанка.

Нили поставила поднос на стол возле кровати.

— Мне захотелось принести вам ваш завтрак, мама, хоть один раз, — отвечала она, — и я попросила Рэчел пустить меня.

— Поди сюда, — сказала миссис Мильрой, — и поздоровайся со мной.

Нили повиновалась. Когда она наклонилась поцеловать мать, миссис Мильрой схватила её за руку и грубо повернула к свету. На лице её дочери были ясные признаки расстройства и огорчения. Страх пронизал все тело миссис Мильрой в одно мгновение. Она испугалась, не узнала ли мисс Гуильт, что письмо её было распечатано, и не поэтому ли не пришла сиделка.

— Пустите меня, мама, — сказала Нили, вырываясь из рук матери, — мне больно.

— Скажи мне, почему ты принесла мне сегодня завтрак? — настаивала миссис Мильрой.

— Я вам сказала, мама.

— Нет! Ты придумала предлог, я это вижу по твоему лицу. Говори! Что такое?

Дочь уступила решительному требованию матери. Она тревожно смотрела в сторону, на посуду, стоявшую на подносе.

— Я была расстроена, — сказала она с усилием. — И мне не хотелось оставаться в столовой, мне хотелось прийти сюда и поговорить с вами.

— Расстроена! Кто расстроил тебя? Что случилось? Не замешана ли тут мисс Гуильт?

Нили посмотрела на мать с внезапным любопытством и испугом.

Мама, — сказала она, — вы прочли мои мысли, и, уверяю вас, вы испугали меня. Да, это мисс Гуильт.

Прежде чем миссис Мильрой успела сказать слово, дверь отворилась и заглянула сиделка.

— У вас все есть, что нужно? — спросила она спокойно, как обычно. — Мисс хотела непременно сама отнести вам поднос. Не разбила ли она чего-нибудь?

— Отойди к окну, мне нужно поговорить с Рэчел, — сказала миссис Мильрой.

Как только дочь её повернулась спиной, она торопливо сделала знак сиделке, чтобы та подошла.

— Не случилось ли чего-нибудь неприятного? — спросила она шёпотом. — Вы думаете, что она подозревает нас?

Сиделка ответила со своей обычной насмешливой улыбкой.

— Я говорила вам, что это будет сделано как надо, — отвечала она. — И это сделано, она не имеет ни малейшего подозрения. Я ждала в комнате и видела, как она взяла письмо и распечатала.

Миссис Мильрой вздохнула с облегчением.

— Благодарю, — сказала она так громко, чтобы дочь её услышала. — Мне не нужно ничего больше.

Сиделка ушла, а Нили вернулась к матери. Миссис Мильрой взяла Нили за руку и посмотрела на неё внимательнее и ласковее обыкновенного. Дочь интересовала её в это утро, потому что могла рассказать что-нибудь о мисс Гуильт.

— Я думала, что ты, как всегда, здорова и весела, дитя, — сказала она, осторожно продолжая прерванный приходом сиделки разговор. — Но дело, кажется, обстоит не так. Ты как будто нездорова и не в духе. Что случилось?

Если бы между матерью и дочерью было хоть какое-то взаимопонимание, Нили, может быть, призналась бы во всём. Она, возможно, сказала бы откровенно: «Я выгляжу нездоровой потому, что моя жизнь складывается несчастливо. Я люблю мистера Армадэля, и мистер Армадэль прежде любил меня. У нас было маленькое разногласие один раз, в котором я была виновата. Мне хотелось признаться ему в этом и в тот день и после, а мисс Гуильт стоит между нами и не допускает меня к нему. Она сделала нас чужими, она совсем изменила его отношение ко мне и отняла его у меня. Он смотрит теперь на меня не так, как прежде. Он говорит со мной не так. Он никогда не остаётся со мной один, как оставался прежде. Я не могу сказать ему тех слов, какие мне хочется сказать. Я не могу написать ему, потому что это будет выглядеть как попытка вернуть его. Между мной и мистером Армадэлем всё кончено, и в этом виновата гувернантка. Каждый день между мисс Гуильт и мной идёт тайная война. И что бы я ни говорила, чтобы я ни делала, она всегда одержит надо мной верх и всегда сделает меня виноватой. Всё, что я видела в Торп-Эмброзе, нравилось мне, всё, что я делала в Торп-Эмброзе, доставляло мне счастье, прежде чем приехала она. Ничего не нравится мне и ничего не делает меня счастливой теперь!» Если бы Нили привыкла выслушивать советы матери и чувствовать её любовь, она могла бы сказать такие слова. Теперь же слёзы выступили на её глазах, и она молча повесила голову.

— Ну, — сказала миссис Мильрой, начиная терять терпение. — Ты хотела сказать мне что-то о мисс Гуильт. Что же это?

Нили сдержала слезы и сделала усилие, чтобы ответить:

— Она раздражает меня безумно, мама. Я терпеть её не могу. Я сделаю что-нибудь…

Нили замялась и сердито топнула ногой.

— Я брошу что-нибудь ей в голову, если это продолжится дольше! Я бросила бы что-нибудь и сегодня, если бы не ушла из комнаты. О! Поговорите об этом с папа! Найдите какую-нибудь причину, чтобы отказать ей. Я поступлю в школу, я сделаю все на свете, чтобы избавиться от мисс Гуильт!

Избавиться от мисс Гуильт! При этих словах, при этом отголоске в сердце дочери единственного страстного желания, затаённого в её собственном сердце, миссис Мильрой медленно приподнялась на постели. Что это значило? Неужели та помощь, которая ей была нужна, пришла именно с той стороны, с которой меньше всего она думала получить её?

— Почему ты хочешь избавиться от мисс Гуильт? — спросила она. — На что ты можешь пожаловаться?

— Ни на что! — сказала Нили. — Вот это-то и досадно. Мисс Гуильт не даёт мне повода пожаловаться на что-нибудь. Она в полном смысле слова гнусная женщина. Она сводит меня с ума, а между тем она образец приличия во всём. Может быть, это дурно, но мне всё равно — я её ненавижу! Глаза миссис Мильрой рассматривали лицо дочери с таким интересом, как никогда ещё не случалось до сих пор. Очевидно, что-то скрывалось за всем этим, что-то, может быть, необыкновенно важное для реализации её собственной цели, и это необходимо было выяснить. Она ласково и очень осторожно, все глубже и глубже проникала в душу Нили, проявляя все горячее участие к тайне дочери.