В то время аббат фронтенакский по причине своих преклонных лет был неспособен сам управлять монастырем, и вся его власть перешла к приору аббатства. Отец Бонавантюр, пользуясь неограниченным доверием своего начальника и капитула Фронтенакского, управлял всеми делами общины. Человек ученый, трудолюбивый и набожный, он был гордостью своего монастыря, прежде чем сделался его главою. С этими качествами, так сказать, монашескими, в приоре Бонавантюре соединялись деловитость, оборотистость и осторожность — словом, мирское благоразумие, необходимое в стране, где еще не угасли религиозные распри, где протестантская оппозиция, тайная и сдержанная, часто создавала препятствие католическому духовенству. Благоразумие помогло ему восторжествовать над тайной завистью, которую возбуждало во многих сильных мира сего благоденствие Фронтенакского монастыря. Стараниями приора это благоденствие только увеличивалось.
Поэтому мадам Ришар была действительно очень довольна, что ей выпала честь принимать в своей маленькой гостинице такую могущественную особу в сопровождении молодого родственника, об уме и образованности которого ходила молва. Угодить этим гостям было для хозяйки гостиницы делом чести. Проводив их в маленькую гостиную, смежную с кухней, она нарядилась в белый передник и бегала от очага к очагу, браня своих служанок. Впрочем, почти все было приготовлено заранее. Маленькая гостиная отличалась изумительной опрятностью — качество в то время редкое для гостиниц южной Франции. Стол был уже накрыт белой скатертью, на которой стояли корзины со свежими фруктами, кружки с жирными сливками, пирамида из ароматной земляники и холодная дичь. Эта приятная картина могла бы, кажется, отвлечь приора от его беспокойства насчет жеводанского зверя, однако преподобный Бонавантюр, изучив взглядом стол, с сожалением сказал трактирщице:
— Уберите эту дичь, дочь моя! Хотя мы с Леонсом могли бы сослаться на привилегию путешественников, но не забудем, что сегодня постный день. Мы довольствуемся яичницей с форелью. И фруктами… у которых очень аппетитный вид.
Мадам Ришар повиновалась и отнесла отвергнутые приором кушанья. Верная своим обещаниям, она спешила приготовить завтрак, и через несколько минут знаменитая яичница была внесена в гостиную на оловянном блюде, блестевшем, словно серебряное. Приор, повязав салфетку, поспешил дать волю своему аппетиту, а Леонс тут же присоединился к нему, разумеется, не из почтения, а из чувства голода. Несколько рюмок превосходного вина окончательно подкрепили душу и тело путешественников, так что дядя и племянник, а первый в особенности, уже совсем не торопились ехать.
Трактирщица беспрестанно суетилась вокруг них; она сама прислуживала таким важным гостям и старалась между делом как-нибудь ловко выпытать у них что-нибудь о цели путешествия.
— Это чудо, истинное чудо, — говорила она, — видеть в Лангони самого фронтенакского приора! Без сомнения, отец Бонавантюр со своим племянником едут в Меркоар присутствовать на большой охоте, которая должна начаться завтра!
— Разве я похож на охотника? — спросил приор веселым тоном. — А Леонс разве похож на тех легкомысленных юношей, которые скачут по двенадцать часов подряд по горам и лесам, чтобы увидеть, как бедного зверя терзают собаки? На этот раз, без сомнения, охота будет иметь более благородную и более полезную цель, потому что речь идет о том, чтобы освободить страну от свирепого животного, опустошающего ее. Но мы с Леонсом вряд ли смогли бы отличиться в подобном деле: племянник мой за всю свою жизнь ни разу не притронулся к оружию. А я… впрочем, дочь моя, это не секрет: я еду в Меркоар помогать мадемуазель де Баржак, питомице нашего монастыря, в хлопотах, связанных с завтрашним многолюдным собранием. В замок приедут охотники, из которых, может быть, некоторые будут слишком смелы в своих речах или непочтительны в своем обращении. Мое присутствие, конечно, будет останавливать этих шумных гостей, оттого-то я и предпринял это тягостное путешествие.
Может быть, у бенедиктинца были другие причины, кроме тех, о которых он заблагорассудился рассказать, но он говорил с непринужденностью и естественностью, не оставляющими сомнений в его искренности. Мадам Ришар лукаво улыбнулась:
— Если справедливо то, что рассказывают, преподобный, — отвечала она, — вам будет нетрудно, потому что мадемуазель де Баржак сама умеет заставить уважать себя. Я не намерена дурно говорить о благородной девице, находящейся под опекой Фронтенакского аббатства, но говорят, эта мадемуазель по характеру довольно независима и решительна… Право, я не осмелюсь даже повторить при вас и половину того, что говорят о ней…
Бенедиктинец перестал есть и сердито взглянул на трактирщицу.
— Объяснитесь, мадам Ришар, — сказал он повелительно, — я вам приказываю… Я непременно хочу знать все, что говорят о мадемуазель де Баржак.
— Ах, боже мой! — отвечала трактирщица, оробев и наливая вина своим гостям, — это наверняка клевета: люди так злоязычны! Притом на честь и репутацию вашей питомицы никто не нападает; это девица гордая, всем это известно, и влюбленным и ухаживающим за ней не очень-то удается расположить ее к себе… Но говорят о ее смелости в обращении, о ее резкости, о ее капризах, доходящих иногда до сумасбродства. Уверяют, будто она одевается в мужское платье и скачет верхом по лесам и полям, что рука ее проворна для наказания тех, кто ее оскорбляет, а в минуты нетерпения и злости она ругается, как мужчина… наш торговец сеном, который, сказать по правде, гугенот, уверяет, что слышал, как она ругалась, и был весьма поражен набором слов, которые она использовала.
Краска покрыла щеки Леонса.
— Добрая женщина, — сказал он, сдерживая недовольство. — Избавьте нас от выслушивания этих недостойных слухов и умейте уважать знатную девицу…
Он вдруг остановился, заметив, что дядя украдкой наблюдает за ним, и потупил глаза.
— Повторяю вам, — смиренно возразила мадам Ришар, — что я лишь пересказываю толки, которые ходят в наших краях. Я сама им совсем не верю. При всем этом мадемуазель де Баржак слывет добрейшею особой, щедрой благотворительницей, прекрасной хозяйкой, умело распоряжающейся своим богатством. О ней говорят как о весьма благородной юной девице, упоминая только, что нрав у нее слишком уж горячий для женщины.
Приор не выказал ни удивления, ни гнева, узнав это не самое благоприятное мнение публики о богатой девушке, находящейся под опекой аббатства. Спокойно опорожнив свой стакан, он сказал:
— Довольно, дочь моя! Остерегайтесь повторять эти нелепые толки, потому что это значило бы грешить против христианской любви и справедливости. Всем известно, что мадемуазель де Баржак с детства была лишена необходимого для юной девицы воспитания. Ее отец был безрассудным охотником, и в старом замке, затерянном среди гор и лесов, она выросла, общаясь почти с одними мужчинами, никто не заботился о ее образовании, о воспитании ее сердца и ума, никто не подумал даже внушить ей самые простые понятия об обязанностях ее пола. Только в час смерти ее отец раскаялся в том, что пренебрег воспитанием дочери, и поручил нам присматривать за девушкой, направляя ее на путь света и добра. Эта обязанность была не легка. Кристина де Баржак, несмотря на свои чудесные душевные качества, привыкла к непослушанию, что доставляет нам много хлопот. Однако благодаря настойчивости наших усилий, благодаря преданности благочестивых и умных особ, которыми мы ее окружили, мы наконец восторжествуем над ее непокорным характером, над ее строптивостью, не подчиняющейся никаким правилам и никакому обузданию… Вот почему, дочь моя, надо быть снисходительным к ней; со временем, без сомнения, она сделается кроткой и скромной женщиной, какой предписывают ей быть наши общественные устои…
