– Хотите сказать, вы из тех нуэ, кому продлили жизнь?
– Да. Из тех, с которыми работали психологи и техники. Вместе.
– Психологи и техни… в смысле, технократы? Вместе?
– Тогда ещё не технократы, а именно техники.
– Это всё глупые россказни. В них верят те, кому заняться нечем.
* * *
23 апреля
Надежда мешает видеть реальность такой, какая она есть. А хуже всего то, что поговорка не врёт: надежда действительно очень живуча. После того, как перестал верить в Себастиана Джесера, я ещё какое-то время продолжал надеяться: может, что-то изменится к лучшему?..
Когда надежда исчезла, всё стало намного проще. Я легко принял окончательное решение.
«Верить в Себастиана Джесера» – это не ошибка. Те, кто верят, верят не «ему», а «в него». Но, думаю, от того, что было шестьдесят с лишним лет назад, эта вера отличается. За Ватанабэ Хару люди пошли из-за отсутствия альтернативы. Точнее, она была: вместе с остальным миром продолжать вариться в военном котле. Но это не лучшая альтернатива.
Джесер выбора вроде «или я, или подыхайте» не предлагал. Время сейчас не то. Но он обладает чертовски могущественным даром. Умеет расположить к себе. А ещё – умеет заставить себя бояться. На многих или то, или другое действует.
Способность создать нужное число почитателей и запугать нужное число потенциальных противников – полезное качество. Не менее полезно правильно выбрать пропорцию между первыми, вторыми и той частью людей, которым всё равно, куда идти и за кем.
Личные качества плюс подходящий момент. Когда одно сочетается с другим, срабатывает аксиома о том, что историю делают конкретные люди. В этом я убедился на многих примерах из прошлого и современности. Так уж получилось, что об истории я знаю чуть больше, чем среднестатистический обыватель, который касался её только в школе.
Историю люди делают по своему образу и подобию. Целые эпохи начинаются с одной-единственной точки отсчёта, которая находится в голове отдельно взятого человека, в его мыслях. Если в мыслях ложь – наступает эпоха лжи. Если вера в правоту сильного – эпоха вражды.
Завтра возвращаюсь домой. Недели через две-три буду за границей. Я не такая личность, от которой зависит ход истории, но собственную жизнь собираюсь устраивать по своим правилам. Вера «кому-то» или «в кого-то» мне больше не нужна. Поэтому я и еду на войну. На чужую войну.
С прошлым так хочется расстаться, что пришла в голову мысль сменить имя.
19 апреля
От легионерской службы открыто Грег меня отговаривать не стал, но посоветовал «подумать как следует». Я сказал, что к идее поступления в университет всё равно не вернусь. Для чего тогда всё это: год в больнице, тренировки, операции, издевательство над генами, недели с температурой, тазики для блевотины под кроватью, новые возможности?..
Сноутон уставился на меня мрачно. Сомневался, стоит ли продолжать разговор. Я понимал, почему. Грег из тех, кто верит, что нельзя навязывать свои взгляды другим. Но на сей раз он от своего правила отступился.
«Слушай, ты не такой человек. Ввязываться в междоусобицы… Да, это не Третья мировая, но, мать твою, там тоже придётся убивать!»
«К чёрту, – отмахнулся я от него. – Если я пока ещё не такой человек, в любом африканском или американском тренировочном лагере для легионеров я им стану. Думаешь, во мне недостаточно жестокости? Плохо меня знаешь. Все люди жестоки».
«Если и так, зачем этому поддаваться?»
«Не читай мне нотации».
Грег больше не стал ничего говорить. Я знаю, он был бы рад, если бы я принял участие в его благих начинаниях насчёт психологов. Но я по горло сыт психологами, техниками, технократами, и всеми остальными.
Кажется, он уверен, что рано или поздно психологи превратятся в какое-нибудь освободительное движение. И восстановят справедливость в мире. У Грега обострённое чувство справедливости. Это мешает ему уразуметь одну вещь. Основная часть евразийцев не станет поддерживать никаких «освободительных движений». Если потратить время на изучение настроений в Сети, это становится очевидно. Вскоре и Грег всё поймёт. Но, поняв, наверное, продолжит заниматься безнадёжным делом. Это в его духе.
Для того, чтобы начались массовые волнения, люди должны быть измучены тиранией и репрессиями – а этого, как ни крути, нет. Да, казнь психологов подействовала ошеломляюще. Но большинство из нас не психологи. Большинство надеется не испытать на себе сильных потрясений. Ради этого люди готовы смириться со многим. Даже с введением офстатов. Или с потерей работы из-за «не того» статуса. Лучше пожертвовать работой, чем жить во времена переворота в стране.
18 апреля, утро
Грег убеждён, что об общих «фоксовских» корнях психологов и техников постараются «забыть». Нет, конечно, полностью вычеркнуть из «народной памяти» кусок истории не получится. Тем более при нынешнем развитии информационных технологий. Школьные учебники можно переписать, а вот вылавливать всё нежелательное из Сети куда сложнее. Но повлиять на ситуацию с помощью искажений и недомолвок власть попытается наверняка. Сейчас можно, например, распустить слух, что техники и психологи изначально были только противниками. А потом всё реже и реже упоминать о последних, а заодно и о Фоксе. Как ни крути, официальная версия событий много значит. Глядишь, со временем люди перестанут ориентироваться, где факты, а где ложь.
После того как нас, оставшихся участников, выпишут из больницы, проект, скорее всего, закроют. Грег не удивлён: «Мы теперь слишком «неудобные» люди. Свидетели бывшего единства психологов и техников».
«Ты сейчас договоришься до того, что «неудобных» свидетелей лучше всего убрать».
«Ну, это вряд ли… Скорее, с нами будет, как с психологами: сначала про нас станут врать, после – молчать. Но власть про нас не забудет. Не зря же нам дали такие статкарты. С одной стороны, мы стали не нужны, с другой – упускать из виду нас не хотят».
Поинтересовался, что он думает насчёт ФИОргов.
«Совсем от них технократы не откажутся, это невыгодно. По крайней мере, от тех, которые не затрагивают ментальную сферу. Может, это превратится в подобие индустрии пластических операций. Одно точно могу сказать: будущих изменённых не станут называть нуэ. Это имя слишком связано с нами, первыми».
Руководители проекта сделали нам странное предложение. Сказали, что те, кто захотят выучиться на офицеров внутренних или внешних войск, получат возможность поменять статус на технократский. Некоторые согласились. Но у меня желания служить Союзу в качестве правоохранителя или армейца нет.
«Хотят нас приручить», – предположил Грег по дороге из холла, где проходило собрание.
«Почему тогда не дали технократство сразу и всем?»
«Выбирают самых преданных псов».
