— Это не ливень, — прошептала Карюха, ей сделалось жутко, липкий трепет прошелся по телу, руки вцепились в колени парней.
Пронзительно подул ветер, будто стена черным монолитом толкала его перед собой. Вихрь ворвался в салон, жестко лизнул лица, раскидал волосы, обдал мертвенным трепетом вспотевшие тела. Андрюха быстро закрыл боковое стекло, Катюха тоже. Машина подпрыгнула на последнем пригорке, зацепилась днищем и вылетела на грунтовку. И тьма накрыла их. Дорога исчезла. Катюха ударила по тормозам, включила фары, но света никто не увидел. Тот увяз в тяжелом, непробиваемом мраке. Тьма ослепила, сковала дыхание, делая тела ватными и непослушными. Карюха почувствовала, как напружинились мускулы Малкина и Лугатика, тревога крупной дрожью вцепилась ей в скулы.
— Ничего не вижу, — раздался в темноте сдавленный шепоток Катюхи, пролился по салону, как густая липкая масса.
И будто разрытая ноздреватая муравьиная куча выпустила на приятелей сонмище обеспокоенных переполошившихся ледяных мурашек. Карюха икнула, парни крепились, Катюха нащупала плечо Раппопета:
— Ты что молчишь? Как это так? Стена мглы белым днем. Полный стопор, ехать невозможно, — встревоженные слова трепетали, как мухи в паутине, и умирали, будто захлебывались болотной гнилью. — Где свет от фар? Я их включила. Я же их включила. Что за темнота? Я никого не вижу. А ты видишь? Скажи что-нибудь.
— Включи в салоне, — странной хрипотцой раскололся в ответ голос Раппопета.
Она пошарила рукой, щелкнула выключателем, свет ёкнул и умер там же, где возник. Все притихли. Темень изнуряла, укрыв, как сажей, жгучей чернотой. Собственный голос слышался едва, слова пропадали, будто их никогда не было. Сознание жалобно попискивало. Секунды, казалось, растягивались в минуты, минуты — в часы. Мертвило от жути, точно провалились в глубокую пропасть, из которой не существовало выхода. Все сильнее стучало в висках, стук громыхал в голове, доводил до неистовой боли, можно было сойти с ума. Тьма с вдохами людей входила в каждого и заполняла изнутри. Вечность стала мгновением, а мгновение — вечностью. Карюха не улавливала собственных мыслей, только сердце яростно било в ребра. Ощущение полной незащищенности бросало в дрожь. Парни, точно каменные истуканы, вытянуты в один мускул. Время остановилось.
В этот момент ледяные пальцы Раппопета прикоснулись к руке Катюхи. Неожиданно. Она вздрогнула, как от удара током, и в полный голос завопила, вытаращив ошалелые глаза. Крик ошеломил остальных, словно запустил цепную реакцию. Широко раскрывая рот, во все горло завизжала Карюха. В темноте никто не видел, как ее лицо стало некрасивым. Разом загалдели парни, задергались, разбрасывая по салону «жигулей» бессвязные выкрики. Это разрушило накопившееся напряжение. Темнота словно раздвинулась, легче вздохнулось, страх перестал доставать до пяток.
И тут, разрывая темь, как лист бумаги, хлестнул, как жгучий удар бича, свет по салону. Стеганул по глазам, ослепил, темнота сгинула, вернулось солнце. Глаза быстро впитали его, как губка влагу. А уже через десять минут казалось, что тьма просто померещилась, ибо за стеклом та же дорога, тот же пейзаж, те же лица в салоне. Молчали, смотрели на Катюху, ждали, когда тронет машину. Андрюха бычился исподлобья, Володька вытягивал шею, Ванька, как обычно, смущенно краснел, Карюха дышала в затылок.
Катюха повернула ключ зажигания, мотор ожил, автомобиль поехал.
Наконец грунтовка с летящим из-под колес мелким щебнем, шлейфом густой пыли, осталась позади. Выехали на асфальт, отмахали по автомагистрали километров двадцать, и тут Ванька, обнимая кастрюлю, обратил внимание, что навстречу не попалось ни одной машины. Дорога пустынна. А ведь совсем недавно на ней кишмя кишел транспорт, не пробьешься. Снова вспомнили о темноте, нет ли тут какой-то связи, ответа не было. Дальше ехали в сосредоточенном ожидании.
Километров через тридцать пять открылся вид на какой-то город. Но никаких дорожных указателей. Непонятно, куда приехали. На окраине увидали одноэтажные домики, огороженные невысокими заборами из штакетника, с садами и огородиками. Только все это показалось странным. Вблизи вид строений обескуражил. Сбитые с толку, пучили глаза. Вместо привычной городской архитектуры глазам открылась полнейшая нелепица. Дома стояли перевернутыми: вниз коньковыми крышами.
— Что за черт с рогами? Новое зодчество, что ли? А может, тут и ходят вверх ногами? — выпихнул из себя Андрюха, глубже вдавливаясь в мягкое сидение. — Куда-то опять заехали, Катюха. Или это галлюцинация, затмение в мозгах? Интересный фасон, скажу я вам. Называется сдвиг по фазе. Как в кривых зеркалах. Кто-нибудь из вас видел подобное раньше? — Все промолчали, Раппопет крякнул: — Так куда же ты нас пришвартовала, подруга? Может, ошивалась тут когда-то? Чего ж никогда не перемалывала? Давай, развязывай язык. — Катюха не ответила, Раппопет нахмурился. — Чего молчишь, как рыба на берегу. Колись.
Катюха свернула на обочину, остановила машину. Она, как и все остальные, впервые оказалась на этой окраине, потому не могла ничего объяснить. Необычный вид домов еще ни о чем не говорил, но странное пугающее беспокойство настораживало. Дверцы распахнулись, и приятели выскользнули из душного салона, как маринованная сельдь из опрокинутой тесной дубовой бочки.
— Может, это декорации? — уже ни к кому не обращаясь, предположил Раппопет. Точных ответов у него не было, но он не хотел выпускать из своих рук инициативу. Упустить легко, восстановить трудно. — Точно кино снимают. Сейчас, куда ни ткни, везде кино снимают. Киношников я уже видел два года назад у родственников в деревне. Двигаем, глянем, что здесь творится. Жителей поспрашиваем. — Широко работая локтями, одним духом натянул рубаху с брюками, вернулся в салон. — Забирайтесь! Катюха, ты где? Заводи мотор!
Приятели влезли в одежду, нырнули в машину, Катюха медленно въехала на окраину города. Миновали первый решетчатый заборчик. За вторым Малкин заметил хозяина. Его спина маячила за штакетником. Катюха пискнула тормозами.
Раппопет мгновенно очутился возле дощатой калитки, в глаза бросилось, что доски плотно подогнаны, обструганы, часто прошиты гвоздями, на которых не видно следов ржавчины, какая обычно выступает от дождей и влажного воздуха, глянул поверх калитки во двор, окликнул хозяина. Тот спиной к Раппопету присел на корточки возле большой конуры, держал в руках миску с едой. На оклик Андрюхи даже не обернулся, как будто не слышал, голос Раппопета словно провалился в пустоту. Солнце жарило. Андрюха поднес козырек ладони ко лбу, переступил с ноги на ногу. Под подошвами поскрипывал свежий песок на дорожке к тротуару.
Катюха вместе с остальными в машине щурилась от солнца, скользя взглядом по забору сквозь боковое стекло.
Лучи солнца, ныряя в тень листвы деревьев и снова выползая наружу, извивались, как змеи, на асфальте тротуара. В траве кювета тускло сверкало бликами стекло пустой бутылки, рядом топорщилась помятая консервная банка, а муравьиная куча жила неуспокоенной жизнью маленьких трудяг. В щель забора из ограды лениво выглянула холеная морда черной с шелковистой шерстью кошки, глаза отправили взгляд через тротуар на ветви дерева с копошившимися мелкими птахами. Облизнулась, выбирая жертву, затем ввинтила взор в серую пичужку, напружинилась, пригнулась, аккуратно, без суеты и шума, задом пролезла под забором и, прячась в траве, мягко и осторожно двинулась к стволу.
