— Никогда.
— Никогда. — Лицо его медленно залилось краской. — Если я когда-нибудь узнаю, кто этот подонок, я задушу его собственными руками. Я прикажу четвертовать его и повесить, но даже это будет для него слишком мягко! — Уставившись на дочь, словно удав на кролика, он спросил: — Он женат?
Эмма упрямо выпятила подбородок.
— Нет нужды обсуждать это. Что сделано, то сделано, и никакие проклятия и угрозы уже не исправят положение. У вас чудесный внук, которым вы должны гордиться. Он всем сердцем любит вас, как и я.
Роджер Кортни негодующе фыркнул и покачал головой. Сколько раз они препирались на эту тему. Он вышел из-за стола и подошел к окну.
— Если бы мы воспитывали тебя иначе… но мы с Элисон вечно пропадали в Лондоне и оставляли тебя здесь на попечении старой няни. Потом родилась Рита, точная копия своей мамы, такая маленькая и изящная, как фарфоровая куколка. Бог мой, я так любил твою мать, Эмма…
Эмма взглянула на Риту. Младшая дочь подбежала к отцу и наигранно застенчиво подергала его за рукав.
— Я напоминаю вам маму, правда, папочка?
Он долго молча смотрел на нее, прежде чем вновь повернуться к Эмме.
— Нет оправдания тому безразличию, которое мы с матерью проявляли по отношению к тебе.
— Я была вашей любимицей, — улыбнулась Рита, — ведь правда, папочка? Вы говорили мне это тысячи раз.
Слабый румянец заиграл на щеках Эммы. Она отвернулась. Та старая, знакомая боль вернулась так явно, что засосало под ложечкой.
— Конечно, ты его любимица, Рита, — отозвалась она мягким, ровным голосом. — Скажите ей, отец. Все в порядке, вы же знаете. Я не раз это слышала за последние двадцать два года своей жизни.
Но лорд Кортни молчал. Лицо его стало пепельно-серым.
Эмма натянуто улыбнулась:
— Пожалуй, будет лучше, если ты подождешь у себя, Рита. Мне нужно кое о чем поговорить с отцом наедине.
Когда сестра вышла, она закрыла за ней дверь.
Обернувшись, Эмма обнаружила, что отец снова сел в кресло и овладел собой. Она плеснула бренди в бокал и подала ему.
— Я прошу извинения за твою сестру, — сказал он.
— Пожалуйста, отец…
— Мы испортили ее.
— Несомненно. Но она любит вас. Она была бы убита горем, если бы хоть на минуту подумала, что причинила вам неприятности или боль.
Уставившись в бокал, Кортни откинулся на спинку кресла. Голос его был встревоженным, когда он заговорил вновь:
— Я намеревался поговорить с тобой по поводу Шеридана после обсуждения дела с ним.
— Позвольте мне угадать, — сказала Эмма. — Зная репутацию Алана, уверена, он послал вас подальше.
Молчание отца говорило красноречивее слов.
Завиток темных волос выскользнул из узла на затылке. Эмма рассеянно запихнула его обратно, затем поправила очки и вздохнула.
— Итак? — с трудом выдавила она. — Что же он сказал?
— Неотесанный болван, — проворчал отец и отхлебнул бренди. — Спесивый выскочка. Жалкий неудачник. Как будто у него есть право желать чего-то лучшего. Я объяснил, что Бог наградил тебя острым умом.
— Мужчины редко считают острый ум достоинством женщины, отец. — Эмма натянуто рассмеялась. — Пожалуйста, продолжайте.
— Разумеется, пришлось затронуть вопрос о твоем неблагоприятном положении. Конечно, я сделал это как можно деликатнее, объяснив, что, учитывая происхождение Алана, едва ли с его стороны возможно порицание…
— И это не произвело на него впечатления? Скажите, отец, сколько вы ему предложили, чтобы сбыть меня и мою «ошибку» с рук?
— Ну-ну… — Лорд Кортни покраснел. — Думай, что говоришь.
— Все же будьте любезны сообщить, сколько я стою.
— Не имеет значения. Он отверг мое предложение. Сказал, что никакая сумма его не интересует. Тупоголовый осел. Воображает, будто стоит большего. Был бы благодарен, что хоть это предлагают…
Осознание только что произнесенного, словно кулак невидимки, ударило Роджера Кортни. Резко отставив бокал, он выругался и провел рукой по седеющим волосам.
— Черт побери, Эмма, не смотри на меня так. Ты знаешь, что я имел в виду.
Эмма повернулась к двери. Распахнув ее, она кликнула Джона и распорядилась заложить карету. Затем она направилась к лестнице, откуда Рита наблюдала за ней в крайней тревоге.
— Я собираюсь прогуляться, — сообщила ей Эмма.
— Прогуляться куда?
— В таверну «Луна и корона», разумеется.
Рита схватила ее за руку:
— Ты едешь к нему.
Выдернув руку, старшая сестра стала подниматься по лестнице.
— Но ты не можешь! Не должна! Что ты скажешь ему, Эмма?
Резко повернувшись и схватившись рукой за перила, Эмма пристально поглядела в бледное лицо сестры:
— Я, несомненно, передам ему покорнейшие извинения за отца. За то, что он показал себя таким ослом. За то, что унизил меня, но более всего за то, что подверг унижению невинное дитя, спящее наверху.
Эмма зашагала дальше. Войдя к себе и захлопнув дверь, она с трудом добрела до туалетного столика.
Опустившись на стул, девушка спрятала лицо в ладонях. Слезы потекли сами собой, она не могла сдержать их.
— Ну-ну, — послышался ласковый голос Дорис. — Что случилось с моей девочкой? Чем мама с папой так обидели малышку?
Эмма высморкалась в платок. Нет смысла снова растолковывать старой няне, чей ум давно затуманился, что мать Эммы умерла двенадцать лет назад, это лишь еще больше расстроит и собьет ее с толку.
— Можешь не говорить. — Дорис неприязненно выпятила губы. — Эта маленькая разбойница опять что-то натворила. Дрянная девчонка. Но ничего, не плачь, детка.
— Боюсь, на этот раз виновата не Рита, — отозвалась Эмма. Слегка повернувшись на стуле, она заглянула в потухшие глаза Дорис и попробовала успокоить нервное биение сердца. Отец действительно хотел отдать ее за Алана Шеридана. Как больно сознавать, что мужчина, которого она боготворила все эти годы, считает ее безобразной и к тому же беспутной. — Это из-за Алана Мердока… Из Шеридан-холла. Ты ведь помнишь его, Дорис?
Дорис призадумалась, затем лицо ее осветилось воспоминанием.
— А, да! Он влюблен в Риту, верно?
Эмма почувствовала, что ее лицо вспыхнуло.
— Ты ведь больше не мечтаешь о нем, правда, детка? — поинтересовалась Дорис. — Нехороший он, этот парень. Они с твоей сестрицей друг друга стоят, вот что я скажу.
Эмма долго молча смотрела в глаза старой женщины.
— Это было пять лет назад, — мягко проговорила она. — Я не интересовала его тогда, не интересую и сейчас. Как отец мог так смутить меня? И перед кем? Перед Аланом Шериданом? О боже, кто угодно, только не он!
