— Это как раз говорит в его пользу! — заявляла я. — Только очень умный человек может добиться такого успеха, начиная с нуля.
— Все равно это не то, — отмахивалась Мег.
Джанет шла еще дальше.
— Из князей в грязь, — заунывно вторила она сестре.
— Это означает, — поясняла Мег, — что его потомки растранжирят состояние и вернутся туда, откуда он пришел.
— Я не представляю себе Тоби в грязи, — прыскала я. — Да и сам мистер Мэндер в ней никогда не был. Он торговал газетами на Пиккадилли-серкус. Тоби сам мне рассказывал.
— Это фигура речи, — величественно поясняла Джанет. — Но попомните мои слова, все так и будет.
Тоби расхохотался, когда я пересказала ему эту беседу.
— Нам возврат в грязь не грозит, — успокоил он меня. — У отца все продумано. Он настоящий финансовый маг.
— Но ты ведь совсем другой, Тоби.
— О да, меня магом назвать никак нельзя. Я просто веселый леший.
Мы с ним и в самом деле много смеялись, но к занятиям относились очень серьезно. Он рассказывал мне о своей семье, в которой был единственным ребенком, к тому же не оправдывающим надежд своего Старика. Я его утешала.
— Мага не разочаровал бы только еще более изощренный маг, — убежденно заявляла я.
С тех пор его отец в наших разговорах стал Магом. Это был угрюмый и ворчливый старик. «Неограненный бриллиант», — как-то сказал о нем Тоби, и я стала называть его Бриллиантом.
— Похоже, к нему липнут не только деньги, — смеялся Тоби, — но и прозвища. Сначала Маг, теперь Бриллиант. Что будет дальше?
— Он одержим работой, — произнес он в другой раз. — Маму вполне устроило бы и более скромное состояние, но он уже не может остановиться.
— Наверное, он уже миллионер, — предположила я.
— Думаю, да.
— Когда-нибудь ты будешь очень богат, Тоби.
— Все мое состояние будет помещено в доверительные фонды для моих детей, и для их детей, и так далее на тысячу лет вперед.
Это меня очень позабавило. Меня было совсем нетрудно рассмешить. Я представила себе мешки с деньгами, небольшие горсточки из которых выдавались Тоби и его детям. Но представив себе детей Тоби, я развеселилась еще больше, чем при мысли о мешках с деньгами. Когда я ему об этом сказала, он неожиданно обиделся. Еще никогда я не видела его таким расстроенным.
Мудреца тоже звали Тоби, хотя все называли его Тобиасом, как и приличествовало его статусу. Он был, в общем, ничего. Просто был неспособен думать или говорить о чем-то, кроме денег, а Тоби предпочитал беседовать о древнегреческой драме, философии и гении Шекспира. Отец и сын любили друг друга, но отношения между ними были довольно натянутыми, поэтому встречались они нечасто. Впрочем, они были взаимовежливы и держались друг с другом уважительно. Маг скрывал свое разочарование, а Тоби пытался скрывать свое финансовое невежество и отвращение к процессу обогащения.
Сидя в классной комнате, катаясь верхом в парке, разглядывая театральные афиши, просто беседуя, мы не замечали, как проносится один счастливый день за другим, настолько неотличимы они были друг от друга.
Закончился успешный и утомительный прокат очередного спектакля. Газеты написали, что Айрини Раштон превзошла саму себя.
Последнее представление собрало настоящий аншлаг. За ним последовали ужин, цветы, поздравления, после чего все стихло и наступил период отдыха.
Все шло по уже привычному сценарию, и я знала, что первые дни будут изумительны.
Наутро после прощального ужина (на самом деле это было в полдень) я упросила Мег позволить мне отнести маме кофе и булочки.
Мама еще спала и, поставив поднос на столик, я залюбовалась ею. Она была очень красивой: темно-русые с медным отливом волосы, маленькое лицо в форме сердечка, а ресницы ее закрытых глаз выглядели необыкновенно длинными и густыми на фоне нежной кожи. Она показалась мне очень юной, чуть ли не ребенком.
Мне было далеко до мамы. Мег постоянно ворчала по поводу моего слишком круглого лица, слишком длинного носа, слишком пухлых губ и совершенно неуправляемых волос. Единственным, что я унаследовала от мамы, были темные густые ресницы и брови. Мои были даже гуще и темнее, а маме приходилось пользоваться карандашом, которым она подводила и то, и другое.
Тем временем мама открыла глаза и рассмеялась, увидев меня.
— Что ты делаешь, малышка Сиддонс?
— Любуюсь тобой. Ты такая хорошенькая и такая… юная.
Это привело ее в восторг. Она так обожала комплименты, что они никогда ей не надоедали, хотя ей их хватало с избытком. Назвав ее юной, я выбрала точное слово. Я вдруг поняла, что вся ее жизнь представляет собой борьбу с возрастом. Мне казалось, она совершает ошибку, бросая столько сил на борьбу с противником, который еще и не показался на горизонте. Даже мне было ясно, что когда он все же появится, она будет обречена на поражение.
— Кофе! — воскликнула она. — Да ты настоящий ангел.
— Налить тебе чашечку?
— О да, конечно. — Она потянулась. — Как хорошо! Это была потрясающая ночь! Ты видела цветы?
— Я не видела гостиной. Она утонула в букетах. Их там море.
— Они прекрасны!
— Джанет говорит, что они начнут осыпаться на ковер, а Мег уверена, что это рассадник насекомых.
— Можешь передать ей, что это рассадник пауков… тарантулов и что ночью они обязательно заберутся к ней в постель. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
— Такая красивая и такая жестокая, — поддразнила я ее.
— Том Меллор говорит, что меня ожидает по меньшей мере полдюжины сценариев. Похоже, мой отдых не затянется. — Она самодовольно улыбнулась. — Но мне хотелось бы выбрать хорошую трагическую роль.
Она принялась рассуждать о ролях и своем успехе. Вдруг она как будто впервые заметила меня.
— Ты подняла волосы, — произнесла она, и улыбка сползла с ее лица.
— Разве тебе не нравится?
— Нет, Сэйра, не нравится.
Она назвала меня Сэйрой, значит, она по-настоящему огорчена.
Я вытащила шпильки, удерживавшие волосы в высокой прическе, и встряхнула головой.
— Вот так лучше. Ты еще слишком маленькая для высоких причесок. Тебе до них еще расти и расти. Лет пять, не меньше.
Моя прическа определенно ее расстроила. Сияние, окружавшее ее минуту назад, угасло. Мне казалось, что она тревожно всматривается в будущее и видит, как дочь с волосами, уложенными в высокую прическу, заявляет всему миру о том, что Айрини Раштон стареет.
Я тут же напомнила ей, что через пять лет мне будет уже девятнадцать. Ох уж эта моя привычка произносить вслух все, что придет в голову. Это тоже оказалось ошибкой. Мама хотела, чтобы мне всегда было четырнадцать. Я испытала прилив нежности к ней. Ведь она запросто могла оставить меня с Ральфом Ашингтоном и тем самым избежать неприятных напоминаний и ассоциаций.
