Через несколько минут герцог усадил сестру в карету.
— Пожалуйста, Себастьян, помни, о чем я просила тебя, — умоляла она.
Он ответил поклоном и пошел в дом раньше, чем карета тронулась с места.
— Скажите капитану Карлиону, что я хочу поговорить с ним, — сказал он дворецкому.
— Хорошо, ваша светлость.
— Если приедет сэр Джордж Ренхолд, меня нет дома.
— Хорошо, ваша светлость.
Герцог отправился в библиотеку. Это была прекрасная комната, обставленная с утонченным вкусом, с окнами, выходящими в сад, расположенный за домом. Собака поднялась со своего места, радостно приветствуя хозяина, но тот, казалось, был слишком занят.
Вскоре дверь открылась, и вошел капитан Хью Карлион, дальний родственник, служивший у герцога секретарем и библиотекарем. Он часто говорил, что эта работа — акт милосердия, который он принял, потому что не мог найти никакой другой работы.
Хью Карлион был ранен в битве при Ватерлоо. Когда-то он был очень привлекательным молодым человеком, но каждый, кто впервые видел его теперь, не мог сдержать восклицания ужаса, а потом испытывал глубокую жалость.
Хью Карлион потерял глаз, а пуля из мушкета попала ему в челюсть, оставив шрамы на одной стороне лица. Левая рука его была ампутирована, потому что после сражения раньше, чем он попал к хирургу, у него началась гангрена.
Но его душевные страдания были даже больше физических. Несправедливость судьбы заставила его погрузиться в себя и сделала болезненно застенчивым. Он прятался в доме Мелкомба, был доволен своей работой и хотел только, чтобы мир забыл о нем. Он был единственным человеком, которого герцог терпел рядом с собой, хотя Хью Карлион никогда не мог этого понять. Он был безмерно благодарен своему кузену и часто оказывался ему полезен.
— Ты хотел видеть меня, Себастьян? — спросил он, медленно входя в комнату.
Он очень не любил, когда его вызывали из занимаемых им комнат, постоянно боясь встретить в других частях дома кого-нибудь из друзей или знакомых герцога.
— Да, Хью, я хотел поговорить с тобой, — подтвердил герцог.
— О Равелле Шейн, я думаю?
— Как ты догадался?
— Представляю, что весь Лондон говорит об этой истории.
— Да! Элинор была здесь.
— Элинор? Я думал, что, как и остальным родственницам, ей запрещено бывать в твоем доме?
— Да, но она приехала, чтобы сказать мне, что Джордж собирается посетить меня с просьбой, нет с приказом передать девочку ему, чтобы ее воспитали прилично и благопристойно.
— Это решает проблему.
— Да?
— Конечно! Я думал, кому ты можешь послать ее.
— Ты тоже считаешь, что я неподходящий опекун для молодой невинной девушки?
— Ты же не хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос.
— Все это внезапное волнение потому, что неизвестная сирота получила состояние.
— Я бы сказал тебе это месяцы назад, если бы знал о ней, — ответил Хью. — Но странно, Себастьян, что ты умолчал о своем опекунстве. Это было, когда у меня началась лихорадка и я не мог заниматься твоей корреспонденцией.
— Ах вот почему! Я забыл об этом. Так что эта новость — сюрприз для тебя?
— Большой сюрприз! Я помню Патрика Шейна. Он был человек небольшого ума, но все любили его. Однако я думал, что его жена проследит, чтобы завещание было приличным.
— К сожалению, она умерла на пять лет раньше его.
— Тогда понятно! Но, Себастьян, если Элинор заберет ребенка, нам не надо будет ломать голову.
— Я не очень беспокоюсь о моей голове, — холодно заметил герцог, — но в то же время и не намерен поощрять жадность Джорджа. Для него будет страшным потрясением получить так много денег. Я не могу вынести его корыстный интерес к моей… подопечной. Девочка получит убежище в его доме только через мой труп.
— Но, Себастьян, где же выход?
Герцог пожал плечами:
— Без сомнения, что-нибудь придумаем.
Он подошел к окну и стоял, глядя вдаль. Некоторое время Хью смотрел на него, потом сообщил:
— Днем заезжала маркиза де Ивел. У нее было письмо для тебя, но она не оставила его. И когда Баскомб сказал, что ты в клубе, она уехала.
— Она привезла письмо в клуб, — сказал герцог.
— В клуб? Сама? — воскликнул Хью. — Она сошла с ума!
— Нет, она просто назойлива и очень скучна.
Тон герцога был суровым.
Хью Карлион вздохнул.
— Так ты с ней покончил! Бедняжка тяжело перенесет это. Я помню, как она впервые приехала в Лондон. Она была очень красива.
— Так много красивых женщин!
— И их красота не удерживает тебя?
— Нет, — ответил герцог. — Это странно, насколько красота может разочаровывать, каким пресыщенным можно стать даже при совершенстве.
— Себастьян, когда ты перестанешь быть таким циничным?
Герцог отвернулся от окна.
— Ты тоже собираешься читать мне мораль? Я уже выслушал ее от Элинор. Она сказала, что я выгляжу пятидесятилетним, старым и испорченным. Теперь ты скажешь, что она говорила правду?
— Мне не важно, как ты выглядишь, — ответил Хью. — Меня больше беспокоят твои мозги. Что случилось, Себастьян?
— А что-нибудь не так?
— Ты знаешь! Тебе все надоело. Мир у твоих ног. У тебя есть положение, деньги и Линке — самое замечательное поместье в Англии, но я не знаю человека, который бы меньше радовался жизни, чем ты. Что до женщин…
Хью замолчал.
— Ты говоришь… — Герцог подсказал опасно сладким голосом.
— Ладно, буду откровенным. Женщины любят тебя, но ты их, кажется, ненавидишь.
— Иногда, Хью, ты удивительно проницателен.
— Так ты их ненавидишь! Я подозревал это.
Рот герцога сжался, стальные серые глаза под тяжелыми веками блеснули, но он ничего не сказал.
— Это секрет? — спросил Хью. — Этим и объясняется твоя жестокость, твой почти свирепый восторг, когда ты причиняешь боль тем, кто тебя любит?
— Любовь, мой дорогой Хью… Что ты имеешь в виду, говоря о любви?
— Ты можешь ответить на этот вопрос лучше, чем кто-либо другой, Себастьян. Что еще женщины, молодые или старые, предлагают тебе?
— Так ты называешь это любовью! Бедный Хью, ты все еще предаешься романтическим мечтам юности. То, что женщины дают мне и чего хотят от меня, совсем не любовь.
— А что же тогда? — с вызовом спросил Хью Карлион.
— Должен ли я быть грубым? — спросил герцог. — Это вожделение, жадное желание обладания, голод плоти, маскируемый красивыми словами и лживыми губами. Это правда! Тебя это шокирует?
