— Один только вопрос, — снова заговорил мистер Джон Прот. — Выполнены ли все предписываемые законом формальности?
— Все в порядке, — ответил Сэт Стенфорт.
И он протянул судье документы, выданные с соблюдением всех необходимых правил соответствующими канцеляриями Бостона и Трентона после внесения полагающегося налога.
Мистер Джон Прот взял в руки бумаги, надел очки в золотой оправе и внимательно прочел документы, снабженные всеми законными подписями и печатями.
— Документы в порядке, — заявил он. — И я готов выдать вам свидетельство о браке.
Нет ничего удивительного в том, что любопытные, число которых успело еще возрасти, столпились вокруг молодой пары, заменяя собой свидетелей при церемонии бракосочетания, которая во всякой другой стране показалась бы несколько странной. Но это скопление людей не могло ни стеснить жениха и невесту, ни вызвать их неудовольствия.
Мистер Джон Прот поднялся на верхнюю ступеньку своего крыльца и произнес голосом, который должен был быть услышан всеми:
— Мистер Сэт Стенфорт, согласны ли вы взять в жены мисс Аркадию Уокер?
— Согласен!
— Мисс Аркадия Уокер, согласны ли вы, чтобы вашим мужем стал мистер Сэт Стенфорт?
— Согласна!
Судья на несколько секунд умолк и затем торжественно, как фотограф, произносящий сакраментальное «спокойно, снимаю!», проговорил:
— Именем закона, мистер Сэт Стенфорт из Бостона и мисс Аркадия Уокер из Трентона, объявляю вам, что вы соединены браком.
Оба супруга придвинулись ближе друг к другу и взялись за руки, словно закрепляя свершившееся.
Вслед за этим они один за другим протянули судье по бумажке достоинством в пятьсот долларов.
— За ваши труды, — произнес Сэт Стенфорт.
— В пользу бедных, — произнесла миссис Аркадия Стенфорт.
И, поклонившись судье, оба отпустили лошадям поводья и поскакали в сторону предместья Уилкокс.
— Вот так история!.. Вот так история!.. — приговаривала Кэт, которая была так потрясена, что на целых десять минут лишилась дара речи.
— В чем дело, Кэт? — спросил мистер Джон Прот.
Старуха Кэт выпустила из рук уголок передника, который скручивала, как скручивает веревку заправский веревочник.
— Мне сдается, что они просто свихнулись, эти господа! — проговорила она.
— Вполне возможно, почтеннейшая Кэт, вполне возможно! — подтвердил мистер Джон Прот, снова берясь за свою мирную лейку. — Что же тут удивительного? Ведь те, кто женятся, всегда бывают немного не в своем уме!
ГЛАВА ВТОРАЯ,
которая вводит, читателя в дом мистера Дина Форсайта и знакомит его с племянником мистера Форсайта, Фрэнсисом Гордоном, и служанкой Митс
— Митс! Митс!
— Что, сынок?
— Что творится с моим дядей Дином?
— И сама не знаю!
— Уж не болен ли он?
— Да нет. Но если так будет продолжаться, наверняка заболеет.
Разговор этот происходил между молодым человеком лет двадцати четырех и шестидесятипятилетней женщиной, сидевшими в столовой, в одном из домов по Элизабет-стриг, в том самом городе Уостоне, где только что совершилось столь необычное бракосочетание на американский манер.
Этот дом на Элизабет-стрит принадлежал мистеру Дину Форсайту. Дину Форсайту было сорок пять лет, и он не казался моложе. Крупная голова, растрепанная шевелюра, маленькие глазки, очки для сильно близоруких, слегка сутулая спина, могучая шея, во все времена года дважды охваченная галстуком, доходившим до самого подбородка, широкий, помятый сюртук, обвисший жилет, нижние пуговицы которого никогда не застегивались, слишком короткие брюки, едва прикрывавшие чересчур широкие башмаки, колпачок с кисточкой, сдвинутый назад и оставлявший открытыми седеющие непослушные волосы, лицо, изрезанное тысячью морщин, обычная для североамериканцев остроконечная бородка, несносный характер, всегда на грани гневной вспышки, — таков был мистер Дин Форсайт, служивший в утро 21 марта предметом разговора между его племянником Фрэнсисом Гордоном и старухой Митс.
Фрэнсис Гордон, лишившийся еще в раннем детстве родителей, воспитывался у мистера Дина Форсайта, брата своей матери. Хотя со временем к Фрэнсису и должно было перейти довольно порядочное состояние дяди, он все же не счел себя свободным от обязанности трудиться, да и мистер Форсайт придерживался такого же мнения: После окончания курса гуманитарных наук в прославленном Гарвардском университете племянник мистера Форсайта пополнил свое образование, прослушав еще и курс юридических наук. В данное время он был адвокатом в Уостоне, где вдовы и сироты не могли бы найти более ревностного защитника. Фрэнсис Гордон до тонкостей изучил все законы, речь его лилась легко, а голос звучал горячо и убедительно. Собратья по профессии, старые и молодые, питали к нему уважение, и он умудрился не нажить себе ни одного врага. Фрэнсис Гордон обладал приятной наружностью — густыми каштановыми волосами и красивыми карими глазами, он прекрасно держался, был остроумен без язвительности, услужлив без подобострастия, проявлял достаточно ловкости во всех видах спорта, которым страстно увлекается американское светское общество. Как же ему было не занять место среди самых изысканных молодых людей города и как ему было не влюбиться в очаровательную Дженни Гьюдельсон, дочь доктора Гьюдельсона и его супруги, урожденной Флоры Клэридж!
Но было бы преждевременным уже сейчас направить внимание читателя на эту девушку. Приличнее для нее будет выступить на сцену в кругу своей семьи, а для этого еще не наступило время. Впрочем, до этого не так уж далеко. Во всяком случае, необходимо проявить строжайшую последовательность в изложении этой истории, требующей величайшей точности.
Что касается Фрэнсиса Гордона, мы добавим лишь, что жил он в доме на Элизабет-стрит, который, по всей видимости, ему суждено было покинуть лишь в день вступления в брак с мисс Дженни… Но еще раз: оставим пока мисс Дженни Гьюдельсон в покое и скажем лишь, что добрая Митс была поверенной всех тайн хозяйского племянника, которого она обожала как сына или, вернее, как внука, — ведь бабушки, как известно, побили рекорд материнской любви.
Митс, эта образцовая служанка, подобие которой трудно было бы отыскать в наши дни, обладала некоторыми свойствами, как бы заимствованными от собаки и кошки: к хозяевам она была привязана, как собака, а к дому — как кошка. Нетрудно догадаться, что в разговорах с мистером Форсайтом она проявляла полную свободу. Когда он бывал неправ, она выкладывала ему это начистоту, хотя и облекала свою речь в такую неслыханно красочную форму, изощренность которой-на французском языке можно передать лишь весьма приблизительно. Если же он не желал признать ее правоту, ему оставалось только ретироваться, найти убежище у себя в кабинете и там запереться на все замки.
