Я стол ее разберу, и вообще…
— Хорошо, хотя использовать вас на такой работенерационально.
— Ну, спасибо за комплимент. А теперь всего доброго,вон мой автобус.
Зоя Семеновна собралась домой, напоследок оглядела записи настоле под стеклом и ахнула.
— Батюшки, у Васильевой-то в пятницу диспансерный день,приема нет, а я к ней людей записываю! Так, ну тут народу немного, двебеременные, еще раз придут, у них время есть, еще одна на больничном, а вотнедавно записала женщину, как ее, Киселева, сказала, что она за направлением, адесять дней у нее пятнадцатого кончаются.
Ой как нехорошо вышло! Как бы ей сообщить, чтобы пришлачетырнадцатого, я бы ей дополнительный номерок дала.
Она нашла карточку, так, Киселева М. Е., домашний адрес,телефон. Какой год рождения, девятнадцать лет всего? А по голосу-то не скажешь.И, конечно, вот записано: не замужем. Попробовать позвонить, что ли?
Она набрала номер. Ответил мужской голос, отец, наверно.
— Можно Марину попросить?
— А кто ее спрашивает? — настороженный какойголос.
— А ее что, дома нет? Я тогда попозже позвоню. Онакогда обычно приходит?
— Она уже никогда не придет, умерла она.
— Как умерла, — растерялась Зоя. — Сегодня?
— Почему сегодня? Шестого ноября умерла, до праздниковеще.
— До праздников?!!
— А кто ее спрашивает-то, — заволновалсяголос, — вы кто?
— Это из женской консультации говорят, —машинально ответила Зоя Семеновна и повесила трубку.
На шум выглянули сестрички из бокса.
— Что случилось, Зоя Семеновна?
— Ой, девочки, я женщину на прием записала, а онаумерла.
— Ну и что, все бывает.
— Да как же так, ведь она шестого числа умерла, а я сней сегодня говорила.
— Ну, вы даете, Зоя Семеновна, бред какой-то.
— Да вот же, запись на пятнадцатое, Киселева М. Е.
— Ой, ужас какой, с того света!
— Не знаю, девочки, с того или с этого, а неприятностиу меня точно будут.
* * *
Марину хоронили на Северном. Сначала долго ждали автобус упроходной, потом ехали в морг, потом в морге ждали, когда вынесут. Шел дождь,потом дождь со снегом.
На кладбище потащились по грязи в самый дальний конец, потомдолго смотрели, как роют могилу.
Зонтик уже не спасал, ноги тоже сразу промокли. Надежда стоской смотрела по сторонам. Вот тетки какие-то суетятся в черных платочках,родственницы, наверное. А родители все молчат, друг за друга держатся. Нет уМарины ни братьев, ни сестер, вот горе-то. А гроб так и не открыли. Что тамсмотреть, когда с седьмого этажа головой вниз на асфальт. Рассказывали, когдаотец опознавать ездил, как увидел, так сразу в морге в обморок ,упал. А вонмолодежь стоит толпой, одноклассники.
Ребята по сторонам смотрят, девчонки кучкой. А одна,глядите-ка, плачет. Подружка, видно, близкая. Кажется, Олей зовут.
Страшненькая такая девчушка, незаметная, одета скромно. Дажестранно, что Маринка с ней дружила. Хотя, может быть, с такой-то она как раз иделилась. А с работы, кроме нашей лаборатории, никого; видно, не было там уМарины друзей. Начальник стоит в стороне без зонтика и без шапки. Хоть быподошел, не выделялся, а то и так уже родственники косятся.
В сапоге хлюпнуло. О Господи, когда же это кончится!
Наконец, все венки и цветы были уложены, народ потянулся квыходу. Надежда поравнялась с заплаканной Олей.
— Оленька, извините меня, я с Марининой работы. Вы, ятак понимаю, близкая ее подруга?
— С первого класса, — всхлипнула Оля.
— У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещиразбирать, там остались какие-то мелочи — книжки, фотографии, мне к родителямкак-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом самирешите, что родителям отдать, а что себе на память оставить.
Вы работаете?
— Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем.
— Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы.Давайте ваш телефон.
Стеснительная Оля не смогла отказать.
* * *
В пятницу до обеда обсуждали похороны. Полякова с Пелагеей,конечно, и на поминки потащились, перезнакомились со всеми родственниками и богзнает что там наболтали. Между прочим, рассказали, что отец к концу сильноопьянел, плакал, говорил о каком-то звонке из консультации в среду вечером, ичто когда он в пятницу туда пошел выяснять, что там с Мариночкой было, они там сним и разговаривать не стали: мы, мол, справок не даем. Так он этого так неоставит, в прокуратуру пойдет, если милиция не поможет; а дальше они ушли,потому что он совсем разбушевался.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел кНадеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову,пожал плечами и вышел.
Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюсяпосле одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре устенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научнойорганизации труда.
— Ну что, Сан Саныч? Как там дела?
— Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый.Вопросы задавал чисто формальные.
— А насчет ссоры шестого числа?
— Я рассказал все, как было. Да, застал ее в кабинете,да, ругал, за дело. Я начальник, имею право.
Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно.
— Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, еслибудет необходимость, позвоните мне в выходные.
— А вы — мне.
Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет!
Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины.
— Надь, ну что там в милиции?
— Понятия не имею!
— А что он сказал-то тебе?
— Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентовза хамство начальнику!
* * *
В выходные начальник не позвонил, и Надежда решила ненавязываться. В понедельник с утра она занялась лаборантскими делами: заполнилатабель, требования на комплектующие, потом позвонили антеннщики насчет задания,потом — из первого отдела, потом — из расчетного, и к вечеру от этой беготниона совершенно ошалела, так что смогла заняться Марининым столом только вовторник.
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланкина табель, папки, инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, норазобраться можно. А в этой — личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки,туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец триштуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, однапочему-то. Потеряла где-то вторую.
