— Нет, не отстают, — вздохнула его новая «кураторша». — Просто… Неважно. Что ты делал целый день? Как школа? Как ребята?
— Школа хорошо, — Лерка внутренне усмехнулся. — Ребята вроде тоже… Только я не попал на уроки, мы туда поздно приехали. Я… Ну, меня представили классу и все пошли домой.
— А что потом?
— Я видел Цирк, — с гордостью признался Лерка. — И Университет. Но туда детей не пускают, хотя, кажется, мимо этой охраны ничего не стоит… Если вы разрешите…
— Разрешаю, — усмехнулась женщина. Грустно так усмехнулась.
Я — сирота, — подумал Лерка. — Она обязана меня жалеть.
— Еще я был на Смотровой Площадке, — сказал он.
— Ну тогда тебя ждет еще одна экскурсия, — улыбнулась Анна Ивановна. — На метро. Не был?
— Нет…
— Пошли.
Ожидающие в кустах у подъезда ребята были разочарованы — домой Лерка вернулся не один, а с женщиной, вероятно, матерью. Подходить же к нему со своим делом при взрослых они не стали.
— Ладно, — сказал, выбираясь из кустов, Илья. — Завтра поговорим. Заодно и он будет более подготовлен.
— А вот наделает он глупостей, неподготовленный, — возразила ему Таня, — а нам потом расхлебывать. Всем нам. И так народ косо смотрит.
— А тебе-то что? — пожал плечами Витя. — Народ может смотреть как хочет, сделать-то он ничего не может.
— Сейчас не может, потом — кто знает? Ты, Бончик, вообще… оптимист.
— Да уж, — с гордостью сказал Витя Бончик, — мы такие. А вел он себя хорошо, кстати. Спокойно.
— Ты бы точно хай поднял, — заметил Гена Колесников.
— Я бы точно… — Витя задумался. — Пошли отсюда, а то в окно увидит.
Лерке некогда было смотреть в окно — он запоминал. Запоминал все подряд, так как решить, что в этой семье закон, а что — случайность, он пока не мог. Запоминал, как зажигается газ — в детдоме было электричество, да и не готовили они обычно, и куда потом летит спичка. Как заваривается чай, и откуда он берется. Все. Потом смотрели телевизор — новости. Новости эти были — смех один. Он, честно говоря, ожидал что-то вроде того политического обзора, который им давали раз в неделю, но это… Это было просто неграмотно. Политики, потом какие-то плохо одетые и очень сердитые люди, вперемешку со скучными рассуждениями о судьбе страны… Он подумал, что политобзоров, ему, пожалуй, будет не хватать.
Потом был художественный фильм — первый в его жизни художественный фильм и, похоже, хороший. Но он просто многого не понял — по крайней мере, те места, которые огорчали или веселили зрителей, Анну Ивановну и Алексея Петровича, до него не доходили. Ничего, он разберется. Постепенно Лерка начал понимать, зачем понадобилась Центру эта странная затея — заброс диверсанта в среднюю школу. Без этого, на одних только спецкурсах, он никогда не стал бы разведчиком. Прокололся бы на таком вот телефильме. На первом же.
Затем его повели спать — в собственной комнате! Впрочем, комната принадлежала раньше сыну Анны и Алексея, который уехал на год в Англию по какой-то программе. Лерка вошел и замер, глядя на огромную, почти до потолка, книжную полку. Затем нерешительно повернулся к Алексею Петровичу.
— Мне можно это читать? — спросил он.
— Такова общая идея, — кивнул тот. — Книги — чтобы читать.
— А… — Лерка был в растерянности. — С чего бы вы посоветовали начать?
— Начни с «Трех Мушкетеров», — посоветовал Алексей Петрович, ткнув пальцем в толстенный том. — Дальше — завтра полазим, я тебе составлю список. Идет?
— Да…
— Ты совсем с художественной не знаком, я вижу?
«Они не будут расспрашивать тебя о прошлом», — вспомнилось Лерке. Он молча покачал головой.
— «Три Мушкетера», никаких сомнений.
Книга Лерке понравилась, хотя раз двадцать пришлось ее откладывать и лазить в случившийся тут же энциклопедический словарь. Читал он быстро, и все же, когда закончил, стояла глубокая ночь. Миледи жалко. А так — ничего.
Первый день был неплох… Лерка потушил свет, закрыл глаза и блаженно вытянулся под одеялом…
…И провалился по пояс в бурую вонючую жижу.
Глава 4
Болото… — Лерка рванулся, пополз как учили на спецкурсах, извиваясь ужом, ни от чего не отталкиваясь ни руками, ни ногами, и смешно — для постороннего наблюдателя — выгибая шею, чтобы не ткнуться носом в грязь, и выбрался наконец на более — менее твердый участок. Что происходит?
Вокруг расстилалось болото, из которого торчали редкие елочки, осинки и сосенки, болото чавкающее, вонючее и издающее звуки. Вот опять — родился вдали и поплыл над водой, мхом и грязью долгий протяжный стон. Инструктор объяснял им, откуда берется этот звук, но на том, подмосковном болоте, куда ребят забросили прошлой весной, никаких звуков не было, кроме шума далеких электричек да звона комаров… Кстати, а где комары? И как он все-таки сюда попал? Так, по порядку…
Одежда… Кожаная рубашка с длинным рукавом и косым воротом, водостойкая кожа, хорошая. Рукава завязаны тесемками, тоже, надо полагать, от воды. Перчатки из тонкой кожи — рукава завязаны как раз вокруг их отворотов, так что руки полностью герметичны. Это хорошо. Однако совершенно ненужно… Разве что эти перчатки — для чего-то другого. Штаны, та же кожа, стянуты кожаным же ремешком. Фасон странный. Рубашка заправлена в штаны, так что опять все получается вполне герметично. Штаны же в свою очередь заправлены в сапоги — сюрприз — из той же кожи. Сапоги с тесемочкой, так что опять почти не течет.
Лерка пошевелил пальцами ног. Да, сухо. Что еще? На шее веревочка — опять кожа, на веревочке — то ли стекляшка, то ли, правда, изумруд. Правильный кристалл. Висит в сеточке — никаких дырочек для продевания. Пускай пока висит. Карманы — пусто. Только грязь — Лерка вывернул карманы, и несколько раз их промыл, черпая горстью воду из лужи. А в перчатках и, правда, сподручнее. Затем он подумал и занялся общим туалетом, смывая с себя то, что нахватал по дороге. На полпути он сообразил нарвать мха — что-то типа сфагнума, но не сфагнум, это точно, и сделать из него губку. Дело ускорилось.
— Что мы еще видим? — думал он. — Кочка и я на ней. Болото и кочка в болоте. Горы… Товарищи, это же горы там маячат… На севере… если это не южное полушарие. Если южное — тогда на юге. Ну вот, я и чистый. Теперь надо добраться до гор, потому что где горы, там обычно нет болота… Но сначала вопрос — как я сюда попал…
Лерка прищурился, прослеживая свой след от кочки.
Нет никаких сомнений, — подумал он. — Вон там, в двадцати метрах отсюда, я возник в воздухе и шлепнулся в грязь. До этого я в грязи, похоже, не был… Падал со сверхмалой высоты — не больше метра… Может меня с вертолета скинули?
Он не помнил вертолета, а такой грохот невозможно не запомнить.
— Падая, я уже был в сознании, грохота вертолета не было… Значит, не вертолет. И вот та птица не сидела бы на ветке, пролети тут вертолет. Что же остается? Парашют — а куда он делся? О! Аэростат! Аэростат мог зависнуть над болотом, сбросить меня, нет, спустить меня на канате, стряхнуть с каната в болото, а затем, так как вес уменьшился — улететь… Вот только — нет в небе никаких аэростатов… Были бы деревья погуще, а так… Нет.
