— А как же! Отложи для меня кусочек понежнее!
Вот кстати! Алан тут же вспомнил, что обещал этой забавной малышке зайти к ней на ланч. Почему бы и нет? Хотя к этому времени он уже придумал себе множество занятий, предложение мистера Брауна повернуло его мысли вспять. А именно — к коттеджу, из которого он не так давно вышел. И, естественно, к его новой хозяйке. Конечно, она значительно уступала Анджеле ростом, а Мэри Клер — пышностью форм. Зато с ней не соскучишься: девочка за словом в карман не лезет. А глаза у нее... Алан на миг даже насвистывать перестал. Очень красивые глаза. Да только не в этом дело. Девочка шутит, смеется, а в глубине этих бездонных глаз... Печаль? Нет, что-то похуже. То ли тоска, то ли страх. Похоже, кто-то обидел малышку. И сильно. Ладно, решил Алан, другие дела подождут.
Он зашел в коттедж Филипа, где обнаружил большие перемены. Красота, чистота, уют — просто картинка из модного журнала. И это вместо их бывшей холостяцкой берлоги! Ясно — эти голубки решили свить здесь семейное гнездышко. Алан ностальгически вздохнул, отыскал в кладовке большую плетеную корзину с крышкой и отправился за покупками, приветствуя по дороге знакомых и перекидываясь шуточками с продавцами. Вскоре корзина была полна: овощи, фрукты, кусок парной телятины, свежий хлеб... Так... Телячья отбивная в сухариках и овощной салат, а на сладкое — клубника со сливками. Именно то, что надо этому глазастому заморышу.
Алан невольно хохотнул, вспомнив, как девушка выглядела в старом халате Анджелы и тапках его брата. Филип и его невеста удивительно подходили друг другу — оба были рослые, статные. А эта малышка... Интересно, сколько ей лет? Он разглядел только огромные серые глазищи под тюрбаном из полотенца, да ощутил под руками маленькое стройное тело, когда усаживал ее в кресло. Вспомнив об этом, Алан почувствовал теплую волну в груди и поспешил к коттеджу, который покинул сегодня утром. Время приближалось к ланчу, когда он позвонил в дверь с возгласом:
— Открывай, любимая! Кормилец пришел!
— Разве я тебя приглашала?
Тори появилась в дверях, на этот раз вполне одетая, и Алан восхищенно присвистнул. Нет, она не принарядилась, как он ожидал. На девушке были старые голубые джинсы и тонкий белый свитер. Но простенькая одежда удачно подчеркивала ее изящную округлую грудь, тонкую талию и стройные ноги. На лице Тори не было косметики, но оно в ней и не нуждалось. Бледное утром личико теперь разрумянилось от движения. Под густыми ресницами сияли голубые глаза (да-да, на этот раз совершенно голубые!), составляя красивый контраст с падавшими на плечи блестящими и пышными черными волосами.
— Да ты, оказывается, настоящая красотка! — искренне поразился Алан.
— А что, здесь кто-то интересовался твоим мнением? — надменно спросила Тори, загораживая вход. Конечно, она рассчитывала на такой эффект и его восхищение было ей приятно. Но она вовсе не собиралась это демонстрировать. Не дождется!
— Я думал, все женщины любят комплименты, — простодушно признался ее незваный гость.
— Я не женщина! — мрачно парировало прекрасное видение.
— А кто же?
— Художник, — обреченно созналась Тори. — Художником родилась, художником живу, художником и...
— Ай-ай-ай! Как расточительна природа, — огорчился Алан. — Зачем, спрашивается, художнику такое прелестное личико, такие очаровательные округлые...
— Ну?! — рявкнула Тори.
— ...брови! — невинно закончил Алан. — Округлые брови. Чем ты опять недовольна?
— Не понимаю, почему я до сих пор не захлопнула дверь перед твоим носом? — задумчиво спросила Тори, прислоняясь к косяку.
— Наверное, есть хочешь, — объяснил Алан, для убедительности выставив перед собой корзину. — Телячьи отбивные, овощной салат, клубника со сливками.
М-да, меню было впечатляющим. Тори сглотнула слюну и молча посторонилась. Алан с деланной опаской проскользнул мимо нее в холл, а потом, весело насвистывая, отправился на кухню — хозяйничать. Тори почему-то сразу стало спокойно и уютно в этом пока что чужом доме. Она удовлетворенно улыбнулась, вспомнив, как загорелись его зеленые глаза, когда она появилась в дверях.
Пока Алан готовил еду, Тори продолжала разбирать ящики с вещами, присланные из Аризоны. Открывая их один за другим, она проникалась горячей благодарностью к отцу. Он прислал все, что она просила, упаковав вещи с толком и с любовью. Чего нельзя сказать о тех чемоданах, которые упаковывала сама Тори в рассеянности и тоске, накануне своего бегства. Ни одна из вещей, полученных из Аризоны, не напоминала ей о Джордане. Отец прислал только то, что она покупала сама или получала в подарок от него — единственного теперь близкого человека. Близкого человека, который был сейчас так далеко от нее... Внезапно на девушку нахлынули воспоминания.
Когда Тори была маленькая, родители называли ее Кошечкой. Она действительно походила на хорошенького и забавного котенка. Большеглазое личико «сердечком», мягкая грация движений, копна блестящих черных волос... Глаза у Тори и вправду меняли цвет: гнев делал их темно-синими, радость — голубыми, печаль — серыми... А уж если они становились зелеными, родители точно знали, что их ненаглядная Кошечка задумала какое-то озорство. В те времена ее переполняли радость жизни, любопытство и непрерывная жажда деятельности.
— Виктория, давно пора спать. Ну закрой свои глазки, дай им отдохнуть, — уговаривала ее усталая няня.
— Я же тогда ничего не смогу видеть! — возмущалась неугомонная Тори и таращила глаза, пока сон не делал ее веки такими тяжелыми, что они закрывались сами собой.
Но уже на рассвете у двери в комнату родителей раздавалось звонкое мяуканье, и, услышав долгожданное: «Заходи, Кошечка!» — маленький лохматый тайфун в пижамке врывался в комнату и с разбега запрыгивал на широкую родительскую кровать, бурно ласкаясь сразу к папе и маме и без умолку болтая.
Родители были художниками. У маленькой Тори тоже обнаружился талант. Она могла рисовать с утра до вечера, и ее рисунки были необычными. Отец называл их антропоморфными: растения и животные имели человеческие черты, а люди походили на цветы, птиц, рыб и зверей. Большие листы бумаги, которые Тори ежедневно вывешивала на большой стенд, сделанный отцом специально для этой цели, поражали буйством красок. На них причудливо переплетались пальмы и люди, огромные яркие цветы принимали в объятия маленьких девочек, дети летали на спинах радужных птиц. Мальчики и девочки вместе с зайцами и медвежатами играли Солнцем и Землей, как мячиками, и дарили друг другу живых слонов, жирафов и синих китов.
— Цыганский темперамент! — загадочно говорил отец. Родители уверяли, что и внешностью Виктория удивительно напоминает прабабушку Магду, чей портрет висел у папы в студии. Бабушка на нем была молодой и очень красивой. А еще она была цыганкой. Тори долго смотрела на себя в зеркало, а потом опрометью бежала к портрету, чтобы сравнить. На картине была изображена молодая женщина в старинной одежде. Волны черных волос свободно падали на точеные плечи, большие темно-синие глаза смотрели Отрешенно и печально. Высокая шея, нежное лицо, формой напоминающее сердечко, изящный нос с легкой горбинкой, алые, безупречно красивые губы...
