Катрин села на ручку кресла и обняла мужа.
– Нам очень понравился спектакль, – прервала она затянувшуюся паузу. – Никогда не думала, что студенты способны на такое.
– Брось! Вероятно, главные роли играли профессиональные актеры, – возразил Жюльен. – У дилетантов так бы не получилось при всем желании.
– Да, – согласился Дэвид, – думаю, ты прав. Особенно хорошо играла актриса, исполнявшая роль Жозель. Гениально. Нужно глубоко понимать произведение, образ, нужно прочувствовать все, чтобы так играть.
– Я не сильна по части театрального искусства, – вздохнула Катрин, – но тоже ее отметила. Она выделялась.
– Великолепна, – подвел итог Жюльен. – Давно не видел ничего подобного. Хотя, по правде сказать, и в театре лет сто уже не был. Скорее всего, ей уже за тридцать, опытная, молодая бы так не сыграла. Загримировали. Но…
Дэвид не слушал Жюльена. Ему стало не по себе, словно он мешал кому-то здесь, словно был лишним. Катрин положила голову на плечо мужа и закрыла глаза. А Дэвид думал, какое это счастье – любить и быть любимым в ответ. Этьены обожали друг друга. Проведя день порознь, вечером они иногда часами просиживали рядом. И Дэвид точно знал, что это не фарс, не притворство. Иногда люди стремятся показать себя с лучшей стороны при чужих. Стараются создать у гостей иллюзию счастливого семейства. К Этьенам это не относилось: просто они отдыхали, находясь рядом друг с другом. Дэвид тоже знал это чувство внутреннего покоя, умиротворения. Все вокруг в такие минуты обесценивается, весь мир. Только она, каждый ее вздох, каждое движение…
Приехав из Америки, Дэвид никому не рассказывал о своем прошлом. И Этьенам тоже. Он порвал со старой жизнью, так зачем же тащить за собой багаж. Дэвид тщательно скрывал свои переживания от людей и старался казаться веселым и жизнерадостным.
Этот театр одного актера не всегда ему удавался, но вроде бы никто ни о чем не догадывался. Или Дэвиду только так казалось? В любом случае, это избавляло от ненужных вопросов и объяснений. В графе «семейное положение» при заполнении анкеты Дэвид, устраиваясь на работу, написал – «разведен», тем и кончилось. Люди невнимательны друг к другу, и, если не выдать своего состояния, они ничего не заметят. Стоит лишь приложить немного усилий. У Дэвида все получилось как нельзя лучше: коллеги считали его весельчаком с незаурядным чувством юмора, студенты – хорошим преподавателем, а Этьены… Что думали о нем Этьены, Дэвид не мог сказать точно.
Если сам он выбрал себе образ весельчака как прикрытие, то Жюльен был таким от природы. Живой, общительный, он везде и всюду успевал, причем давалось ему все очень легко. Работа кипела в его руках, и там, где другим понадобились бы месяцы, Жюльен управлялся в две недели. Делал все шутя, словно играя. При таких способностях был совершенно чужд всякого тщеславия. При желании он мог бы достичь самых высоких пьедесталов в науке, но, когда кто-нибудь в очередной раз указывал ему на это, Жюльен только отмахивался, говоря, что ему и здесь хорошо. Карьера интересовала Жюльена ровно настолько, насколько позволяла ему обеспечивать всем необходимым семью. Никакие соображения по поводу славы и богатства не могли удержать его лишний час на работе.
Сначала Дэвид принял Жюльена за шута. Есть такой тип людей: они всегда разговорчивы не в меру, сыплют шутками на каждом слове, при этом не успеешь опомниться, как уже обращаются к тебе на «ты». Такие господа мастера по части пустить пыль в глаза, но едва только доходит до дела – их днем с огнем не сыщешь. У них все кругом друзья, чуть ли не родственники. Они ничего из себя не представляют. От общения с ними быстро устаешь, а от знакомства не знаешь, как отделаться. В Америке Дэвиду часто встречались такие шуты. Здесь, в Швейцарии, он пока не встретил ни одного.
Жюльен был симпатичен Дэвиду еще и тем, что так же, как и он сам, любил все старинное, уважал историю и имел страсть к средневековью. Временами Дэвиду казалось, что Жюльен догадывается о его состоянии, но он убеждал себя в том, что это ему только кажется.
– Эй, очнитесь, ваша светлость! – Эти громкие слова вывели Дэвида из оцепенения.
Катрин уже не было в комнате, а Жюльен сидел не в кресле, а на диване, рядом с Дэвидом.
– Очнитесь, зачарованный принц, – сказал он, заметив изменения в выражении лица гостя. – Катрин, иди поцелуй этого несчастного, я не могу его расколдовать.
Жюльен был как всегда весел. Дэвид улыбнулся в ответ, но не нашелся, что сказать. В комнате уже горел свет.
– Катри-и-н! Его надо срочно реанимировать, пациент не приходит в сознание!
И вот так всегда. Дэвид знал Жюльена почти год, но не мог вспомнить ни одного случая, когда тот хотя бы пытался изобразить подобие серьезности. Диапазон, который охватывали его шутки, был огромен. При этом они хоть и повторялись, но всегда в новой интерпретации.
В комнату вошла Катрин.
– Дэвид, оставайся ночевать, уже поздно, – сказала она. – Завтра с утра зайдешь за бумагами домой, перед занятиями будет время.
Дэвиду очень хотелось остаться. Он пошел бы сейчас куда угодно, только не в свою пустынную обитель скорби и одиночества.
– Божественная Гвиневера благоволит к Ланселоту, Артур забыт… – тут же прокомментировал слова жены Жюльен. На его лице отобразилась, чуть ли не вселенская скорбь.
– Жюльен! – Катрин укоризненно посмотрела на мужа. – Прекрати. Не слушай его, – обратилась она вновь к Дэвиду, – оставайся. Комната для гостей у нас всегда готова.
Дэвид кивнул и только спустя секунду понял, что ответил «да». Ему было хорошо в доме Этьенов. Лучше, чем где-либо. Он радовался их тихому счастью, чувствовал, что здесь он как будто кому-то нужен.
– Сэр Ланселот, я рад принять вас в покоях своего родового замка. – Выходя из комнаты для гостей, Жюльен поклонился, подражая рыцарям. Дэвид не растерялся и отвесил ему поклон с не меньшим достоинством.
Так кончился вечер. Один из лучших вечеров, проведенных Дэвидом в Швейцарии. Он спокойно засыпал в чужом доме, не думая ни о чем.
Утро выдалось под стать вечеру. За завтраком шутили, Жюльен как всегда был неподражаем, а уходя из дома, чуть не забыл папку с документами, которую приготовил накануне. Интересно, как он жил до женитьбы на Катрин? Этот вопрос оставался для Дэвида загадкой. Утром он почувствовал себя неловко: остаться ночевать – нескромно с его стороны. Однако это ощущение исчезло, едва успев родиться. В доме Этьенов невозможно чувствовать себя лишним.
Зашли за бумагами Дэвида и к десяти уже были в университете. Погода стояла прекрасная. Солнце светило вовсю, от вчерашних облаков не осталось и следа. Дэвид ощущал необычную легкость. Давно он не читал лекцию с таким воодушевлением. Давно не получал от этого такого удовольствия. Настроение преподавателя передалось студентам, они вроде тоже повеселели. Хотя, может быть, ему просто показалось.
Лекция пролетела незаметно. Дэвид был сегодня явно в ударе. Стрелка часов необыкновенно быстро добралась до двенадцати. Он поблагодарил слушателей за внимание и уже хотел выйти из аудитории, но вдруг взгляд его остановился на девушке, сидевшей в последнем ряду. Она показалась ему как будто знакомой. Светлые длинные волосы, вьющиеся локонами. Строгие черты лица. Дэвид поймал себя на том, что рассматривает ее слишком пристально, но оторваться не мог. Она, словно почувствовав взгляд преподавателя, посмотрела на него. Глаза их встретились… Дэвид смутился, отвернулся, собрал бумаги и вышел из аудитории. Теперь сомнений у него не осталось – это была она.
