Нет, Пити был не первым, ради кого она нарушала правила, — она просто была не в силах отказать ребенку, нуждавшемуся в ее услугах. Может, из-за того, что сама когда-то была таким ребенком и знала, как трудно вдруг оказаться оторванной от дома, от семьи.
— Мне надо на горшочек. — Этот тихий, испуганный голосок принадлежал Анжелине, которая со страхом смотрела на Кэти снизу вверх.
Кэти улыбнулась и ласково провела рукой по чудесным длинным волосам девчушки.
— Хочешь, я отведу тебя, киска?
Анжелина серьезно кивнула, потом ухватилась за руку Кэти и позволила отвести себя в туалет.
Этот месяц почему-то оказался легким. Сейчас к ней в садик ходили только четверо: Джулио, Пити, Анжелина и Бобби, маленький, рыжий, невероятно обаятельный мальчуган.
Родители Бобби были профессиональными карманниками и начали приучать его к занятию своим ремеслом на людных центральных улицах Чикаго, едва он стал ходить.
Однажды какой-то полицейский заметил, как Бобби вытаскивает у туриста бумажник; после этого маленького воришку-стажера забрали у родителей и передали в ОДДС. К несчастью, в тот момент у ОДДС не нашлось ни одной лицензированной и утвержденной семьи, которая могла бы взять на воспитание ребенка, поэтому на день Бобби приводили в садик, а на ночь возвращали в приют.
— Мальчики, начинайте уборку, — распорядилась Кэти.
— Давайте-ка, давайте, ребятки, вы ведь слышали, что сказала миз Кэти. — Помощница Кэти, миссис Хеннипенни, стала ласково уговаривать Джулио и остальных убрать за собой игрушки.
Шестидесятилетняя миссис Хеннипенни обладала ангельским характером и была идеальной помощницей. Проработав двадцать пять лет школьной учительницей, она ушла на пенсию и смертельно скучала без работы. Муж ее давно умер, единственный сын с семьей переехал в другой штат, и она осталась совсем одна. Ей особенно не хватало шестерых внучат. И вот в тот день, когда Кэти открыла садик, миссис Хеннипенни заглянула к ней и предложила свою помощь.
Кэти с благодарностью приняла это предложение. Уже через несколько недель работы в садике оказалось так много, а миссис Хеннипенни так хорошо управлялась с детьми, что Кэти взяла ее на полную ставку. И теперь полюбила ее не меньше, чем детей, и просто не знала, что бы без нее делала.
— Мисс Кэти? — В дверь туалета громко и часто застучали детские кулачки.
Стараясь удержаться от улыбки, Кэти помогла Анжелине поправить одежду.
— Да, Джулио?
— А можно нам приносить сюда пистолеты?
— Нет, Джулио, — терпеливым тоном сказала она. — Приносить сюда пистолеты нельзя. Помнишь, как в первый день я объясняла правила?
Она строго придерживалась принципа: в садике никакого игрушечного оружия — ни пистолетов, ни ракет, ни луков со стрелами, ни рогаток. Ничего такого, чем можно было бы кого-то поранить, что побуждало бы к проявлению жестокости и насилия. Чему-чему, а насилию в «Кошкином доме» учить не будут.
— Я помню, — ответил из-за двери Джулио. — Никаких пистолетов, верно?
— Верно. — Неясные подозрения заставили Кэти нахмуриться. Она открыла дверь и выглянула. — Джулио, а почему ты спросил меня о пистолетах?
— Потому что.
— Потому что… Ну, а все-таки? — настаивала она. Похоже, он чем-то очень доволен. И это внушало ей опасения.
Совсем по-взрослому скрестив руки на груди, Джулио широко улыбнулся, показывая две дырки на месте передних верхних зубов и симпатичную ямочку на щеке.
— Потому что у задней двери стоит дядя и у него пистолет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Что?! — Взгляд Кэти метнулся к задней двери. Сердце заколотилось от страха, когда она увидела за стеклом темный силуэт высокого человека. Лица за занавесками видно не было, просто тень, но детский стульчик у двери объяснял, каким образом Джулио увидел этого «дядю». И его пистолет.
— Я пойду и скажу ему, что с пистолетом нельзя, — заявил Джулио.
Она поймала его за рубашку, когда он уже готов был сорваться с места и бежать передавать ее слова таинственному незнакомцу с пистолетом.
— Нет, Джулио, спасибо, — сказала Кэти, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Я сама.
Безопасность детей всегда была у нее на первом месте. Садик находился в самом центре Логан-сквер, района, где она выросла, но сейчас картина здесь быстро менялась, причем не к лучшему — по улицам бродили банды, все больше свирепевшие в борьбе за расширение «своих территорий».
Правда, рядом был 14-й полицейский участок, где служили Майкл, Дэнни и Патрик Салливаны, и она не слишком тревожилась — в случае необходимости за подкреплением далеко ходить не надо.
Но иметь дело с вооруженным незнакомцем…
Она подумала, что надо позвонить в полицию, но потом решила сначала сама выяснить ситуацию — известно, что Джулио любит преувеличивать. Кроме того, если она позвонит в участок, то Дэнни, Майкл и Патрик обязательно заявятся в садик лично, всей когортой, а один вид троих огромных, грозных братьев наверняка до смерти перепугает детей.
Так что, прежде чем вызывать полицию, она посмотрит, не сможет ли справиться сама. Кэти вдруг почувствовала себя сильной. Какой резкий контраст с той маленькой девчушкой, которая появилась тогда в доме Салливанов — промокшая, испуганная, прижимая к груди потрепанного игрушечного медведя по имени Барклай. С того момента все трое братьев Салливанов приняли ее под свою защиту и в свои сердца.
А Дэнни — как никто другой.
Смерть родителей оставила болезненную рану в ее сердце, и именно Дэнни всеми силами старался эту рану залечить.
Милый, дорогой, бесстрашный Дэнни, внешне грубоватый, но с сердцем из чистого золота.
Хотя он в этом ни за что бы не признался.
Она не могла бы сказать точно, когда именно влюбилась в него, но ее чувство, начавшись со слепого детского обожания, пройдя через наивное тинэйджерское увлечение и первую девичью влюбленность, превратилось в ту самозабвенную любовь, о которой втайне мечтают все женщины.
К сожалению, Дэнни все еще относился к ней как к ребенку, как к своей хорошенькой младшей сестренке. От этого ей хотелось кричать, и именно поэтому она так долго не ехала домой.
После колледжа Кэти постаралась найти работу за пределами штата, решив не возвращаться домой, пока не пройдет ее чувство к Дэнни либо пока он не заметит, что она уже не ребенок.
Однажды, когда Кэти была нескладной девчонкой четырнадцати лет, безумно и безнадежно в него влюбленной, она неосмотрительно призналась ему в своих чувствах. И, к несчастью, сделала это в присутствии его друзей.
Это было ошибкой — Дэнни с друзьями весь остаток того несчастного лета смеялись над ней и дразнили ее за глупое признание. Тогда она поклялась никогда больше не открывать ему своих истинных чувств. Ирландка, как и Салливаны, она кое-что знала о гордости и была готова скорее умереть, чем дать Дэнни понять, что все еще любит его.
