– Нет! – едва не взвизгнула мисс Милбурн. – И еще я просила бы вас не называть меня Беллой!
– Очень хорошо, Изабелла, как пожелаешь! – сказал виконт, уже готовый пойти на уступки. – Но разве ты…
– Нет! – выразительно повторила мисс Милбурн. – Уходите! Я вас ненавижу!
– Ну к чему преувеличивать? – сказал его светлость. – Ты никогда не питала ко мне ненависти, по крайней мере раньше, и будь я проклят, если понимаю, откуда вдруг взялось подобное отношение!
– Да, я вас ненавижу! Вы – игрок, распутник и…
– Еще одно слово – и я действительно надеру тебе уши! – взревел виконт. – Распутник! Нет, ну надо же такое придумать! Стыдись, Белла!
Мисс Милбурн, сознавая, что ведет себя неподобающе для приличной девушки, расплакалась. Но, прежде чем окончательно сбитый с толку Шерри успел предпринять какие-либо действия, дверь отворилась и в комнату вошла миссис Милбурн.
Одним взглядом оценив положение, она безо всяких церемоний выпроводила оконфузившегося молодого человека из дому. Его протесты не возымели ни малейшего действия. Она заявила:
– Да, да, Энтони, тебе лучше уйти, в самом деле! Изабелла недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы принимать гостей! Не представляю, кто мог пустить тебя к ней! С твоей стороны было очень любезно заглянуть к нам, но сейчас мы не принимаем визитеров! Передавай от меня привет свой матушке.
Всунув ему в руки шляпу и перчатки, почтенная матрона непреклонно выставила его за дверь. К тому времени, как миссис Милбурн вернулась в гостиную, Изабелла уже вытерла глаза и успокоилась. Мать взглянула на нее, выразительно приподняв брови.
– Он сделал тебе предложение, любовь моя?
– Да, – призналась Изабелла, прижимая к носу платочек.
– Не вижу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы плакать, – решительно заявила миссис Милбурн. – Ты должна помнить, любовь моя, что от слез у женщин краснеют глаза, а это – очень неприятное зрелище. Полагаю, ты отказала ему?
Дочь кивнула, шмыгая носом еще жалостливее.
– Да, разумеется, мама. А еще я сказала, что никогда не смогу выйти замуж за того, кто начисто лишен возвышенных принципов и…
– В этом не было решительно никакой необходимости, – заявила миссис Милбурн. – Я удивляюсь тому, что ты сама проявила полное отсутствие деликатности, Изабелла, заговорив о таких сторонах жизни джентльмена, о которых хорошо воспитанной девушке знать не полагается.
– Да, мама, но я не представляю, как можно не знать об излишествах Шерри, когда о них говорит весь город!
– Вздор! Тебе не было ни малейшей нужды упоминать о таких материях. Не то что бы я винила тебя в твоем отказе Шерри. По крайней мере, я готова признать: в некотором смысле это был бы идеальный альянс, поскольку он сказочно богат, да и мы всегда дружили с… Но если Северн намерен сделать тебе предложение, то, разумеется, их нельзя и сравнивать!
Мисс Милбурн, зардевшись, вымолвила:
– Мама! Как ты можешь так говорить? Я не настолько меркантильна! Просто не люблю Шерри и убеждена в том, что и он меня не любит, невзирая на все его протесты!
– Что ж, думаю, ему не повредит получить от ворот поворот, – рассудительно заметила миссис Милбурн. – Десять к одному – он осознаёт-таки свое нынешнее положение. Но если ты помышляешь о Джордже Ротеме, любовь моя, то, надеюсь, серьезно задумаешься, прежде чем связать свою судьбу с простым бароном, имения которого, насколько мне известно, заложены и перезаложены. Кроме того, в Ротеме меня пугает его неуравновешенность.
В свете того, что виконт Шерингем отличался еще бо́льшей неуравновешенностью и непостоянством, подобное замечание показалось мисс Милбурн несправедливым, о чем она не преминула заметить своей маменьке, добавив, что бедняга Ротем не совершил и половины сумасбродств Шерри.
Миссис Милбурн не стала отрицать очевидного. Она заявила, что Изабелле нет нужды торопиться с выбором, и порекомендовала ей прогуляться по саду, чтобы успокоиться и охладить разгоряченные щеки.
Виконт же тем временем возвращался в Шерингем-Плейс в прескверном расположении духа. Его самомнение, получив болезненный удар, было уязвлено. На протяжении последних двенадцати месяцев он обзавелся привычкой считать себя без памяти влюбленным в Несравненную Изабеллу. А получив отказ, решил, что жизнь его загублена безвозвратно. Посему под своды родительского дома он вступил в настроении, которое никак нельзя было назвать умиротворенным, и сообщение дворецкого, что ее светлость ожидает сына в Голубой гостиной, отнюдь не улучшило его расположения духа. Виконта так и подмывало ответить старому Ромси, что он может убираться к дьяволу, но поскольку молодой человек все равно собирался перед отъездом в Лондон повидаться с матерью, то воздержался от первого порыва, удовлетворившись тем, что метнул на дворецкого мрачный взгляд, и широким шагом направился к Голубой гостиной.
Здесь он обнаружил не только свою родительницу – даму, по ее собственным уверениям, слабого здоровья, однако поразительной живучести, – но и дядю, Горация Паулетта.
В связи с тем что мистер Паулетт еще несколько лет назад, после кончины последнего лорда Шерингема, перебрался на постоянное место жительства в Шерингем-Плейс, факт сей не поверг виконта в изумление. Собственно говоря, он даже предполагал увидеть здесь дядю, что, впрочем, не помешало ему приветствовать родственника с намеренной грубостью:
– Боже милосердный, вы опять здесь, дядюшка?
Мистер Паулетт, пухлый джентльмен с непобедимой улыбкой и мягкими белыми ручками, никогда не позволял себе расстраиваться из-за явного недружелюбия племянника и частых грубостей в свой адрес. Он лишь улыбнулся еще шире и ответил:
– Да, мой мальчик, да! Как ты сам видишь, я здесь, на посту, рядом с твоей дорогой мамочкой.
Леди Шерингем, вооружившись бутылочкой с нюхательными солями для укрепления нервов на время беседы со своим единственным отпрыском, поспешно вынула из нее пробку и сделала глубокий вдох.
– Не представляю, что бы со мной сталось, если бы мой дорогой брат не оказывал мне всемерную поддержку в моем одиночестве, – проговорила она слабым, жалобным тоном, превосходно скрывавшим ее железную волю и стремление добиваться своего любым путем.
Но сын, упрямством не уступавший матери, а прямотой так и вовсе намного превосходивший ее, отвечал с убийственной доброжелательностью:
– Насколько мне известно, мадам, вы чувствуете себя прекрасно. Более того, и я мог бы время от времени оставаться дома. Я не говорю, что так бы оно и было, потому что мне здесь не нравится, но я мог бы.
Вместо того чтобы рассы́паться в благодарностях за столь щедрое предложение, миссис Шерингем принялась рыться в своем ридикюле в поисках носового платка, после чего аккуратно приложила это изделие из кружевного муслина к уголкам совершенно сухих глаз.
– Ох, Гораций! – изрекла она. – Я знала, что так все и будет! Он очень похож на своего отца!
