«Да эти суки пакистанцы послали в Москву ноту протеста по дипломатическим каналам, — сказал Чмелюк. — Если по-человечески, на нее можно было бы насрать. У Москвы обвинение посерьезней — воздушный пакистанский мост для душманов. А у Исламабада — голословный газетный материал, сказка, миф. Но эти пиджаки в столице нашей родины так не хотят портить отношения с Пакистаном, что готовы откупиться и твоей, и моей головой».
«Да о чем речь? Ну что ты мутишь!»
«По-пакистански получается, что стоянка каравана проходила на границе, и заговоренный Дрепт вторгся на чужую территорию. А китайские СПГ-9, - подарок дружественной державы, — он смародерствовал. Правительство Пакистана требует у Москвы оградить Пакистан от набегов банд в форме советских вооруженных сил и наказать виновных».
«И это после того, как Афганистан предъявил Пакистану ноту протеста? Тот эту границу изменяет, когда и как ему хочется?»
Чмелюк пожал плечами. А до Дрепта вдруг дошло:
«Трибунал?»
«Нет, отстояли…»
С «бандита» Дрепта сняли звездочку; с его московского куратора Чмелюка — тоже; технически легко — верхние. Подполковник Чмелюк, представитель ГРУ Генштаба в Афганистане, дал старшему лейтенанту Дрепту расписаться в приказе.
«Наука?» — спросил он, закладывая приказ в конверт, в котором его получил.
«Заговоренных нет».
«Это девиз. А стратегия: когда ты слаб, притворись сильным, когда ты сильный, притворись слабым…»
Говорили они, конечно, не о том. «О том», — кто и зачем подставил Илью, — говорить было бесполезно. Говорили о суевериях, удаче, приметах на войне. Заговоренные, может быть, есть, но их не должно быть. Чтобы не порождать у товарищей по оружию зависть, ревность, подозрительность и позыв к интригам. Что такое боевое подразделение без потерь? Постоянно везти может кому-то одному, но не всем двенадцати. Чтобы заткнуть рты, нужно ничем не отличаться, не высовываться. И порадовать широкую общественность парой неудач. В группе, например, есть вакансия; до некоторых пор ее не заполняли — вначале не было нужды, потом — из-за того, что ребята болезненно воспринимали чужаков. После понижения в звании Дрепт изменил этому правилу. В отряд потянулись, часто меняясь, чужаки. Кто-то из них, не пройдя обкатку, сам писал рапорт; на кого-то писал рапорт командир. Сплетники потеряли интерес к Дрепту. Исламабад перестал размахивать советской газетой и жаждать крови военного преступника Дрепта. У Исламабада появилась другая головная боль. В районе Бенде и Масудугара накрылся пакистанский воздушный мост по снабжению отрядов мятежников боеприпасами, оружием, продуктами питания. По агентурным данным, был уничтожен МИ-8 пакистанских ВВС с резидентом пакистанской разведки на связи с ЦРУ Джамаль Исмаил Бенаром. Пакистанцы впредь отказались от воздушной поддержки отрядов мятежников, посчитав случившееся аварией (группа старшего лейтенанта Стебельцова, устроившая ее, подписала бумагу о неразглашении операции в течение двадцати пяти лет).
Газетная история Дрепта на фоне таких, как лейтенанта Стебельцова, выглядела брызгами. Обласкав, приговорили к порке, а того обрекли на немоту, молчаливую и потому вдвойне неблагодарную работу. Но если славой, как в песне, сочтемся потом, что — с невозможностью оправдаться, бессилием перед машиной власти? Сегодня ни за что сняли звездочку, завтра, за гораздо меньшее ни за что, сорвут погоны и поломают жизнь.
Так что не жалей, Дрепт, Аркашечку из Москвы. У него был шанс подъедаться в каком-нибудь европейском посольстве и не ты его гнал в Афган, да еще — разведывательно-диверсионную группу. А какой интерес гнал, ты скоро узнаешь.
Москвич более или менее успокоился и перестал дергаться.
«Как ваше здоровье, уважаемые? Да не знаете вы усталости!.. — Подошел дуканщик с подносом — чайничек, пиалы. Одет в национальное. Но на его садрые — безрукавке — смешно красовался значок с профилем Ленина. Мало кто из шурави, приезжавших в эту страну с АК, был настолько образован, чтобы воспринимать всерьез азиатский культ Ленина. Думали, маскарад на потребу оккупантам. — Что еще пожелают шурави?» — Дуканщик не уходил. Оба посетителя знали, чего он ждет. Отхлебнули из пиалы крепкого обжигающего чая и восхищенно поцокали языком. Дуканщик удовлетворенно улыбнулся.
Учился он на своем восточном не на двойки, знает этикет, подумал о москвиче Дрепт. А вслух сказал:
«Эх, нам бы такого чайку в рейды! Цены не было бы мозгам и желудку…»
«Не сцы, старичок, все у нас будет. Лишь официантов не обещаю», — развязно откликнулся Аркадий.
Дать ему по шее, что ли? Начнется переполох, чаепитие испорчено, а так ли тебе часто удается побаловать себя таким чаем, Дрепт? Вместо того, чтобы злиться на этого дурачка, злись на себя, командир.
«Ты подумал о своем прозвище, Аркадий?» — спросил он серьезно вместо того, чтобы крепко дать по шее. — Ну, кодовое имя… Его надо сообщить в разведцентр».
Москвич, кажется, растерялся. Дрепт отхлебывал часто и обжигаясь, небольшими глотками. Так он понимал чай. Это было хорошо, что они забрели в этот дукан и оказался такой подходящий предлог — приезд высокопоставленного дяди с племянником. Правда, теперь по армии поползут слухи о карьеризме Дрепта: нашел покровителя и выслуживается. Но адъютанты, штабные писаря, интенданты и пройдохи от пропаганды таких уважают и побаиваются.
«Арка» или «Аркада»? — Дрепт притворно морщил лоб. — Не годится, угадывается связь с именем. А если «Икар»? — Дрепт хлопнул себя по лбу. — Ай да Дрепт, ай да сукин сын!» — Просияв, он перегнулся через столик и так хлопнул москвича по спине, что тот опрокинул пиалу с чаем себе на гульфик. Но отреагировать тот никак не успел. В дверях дукана стояли двое только что пришедшие. Благообразный седобородый старец в белоснежном кашемире и молодой афганец в европейском костюме, папахе и сандалиях на босу ногу, всем обликом похожий на красивого еврея Изю из молдавского местечка Калараш. Аркадий заспешил им навстречу. С молодым они нежно облобызались в щеку, а старцу москвич поклонился, скрестив на груди руки, а затем, по здешнему обычаю, поцеловал руки.
Молодого, выпускника университета Патриса Лумумбы, звали Хафизулла. Старец был его дядей. Сегодня день дядей и племянников, сказал себе Дрепт, пока они все молча допивали третью чашку чая. Дуканщик, преисполнившись особой почтительности к компании из-за старца в ней, разве что не пластался, чтоб угодить. Только после третьей чашки старец, — ну и выдержка! — поманил его пальцем, чтоб внимательно рассмотреть комсомольский значок на садрые. При этом его лицо, в котором было что-то лисье, ничего не выражало. К нему нагнулся племянник и долго говорил по-пуштунски. Аркадий, в свою очередь, нагнулся к Дрепту и переводил. На это время перепуганный духанщик превратился в дерево. Хафизулла, говорил Аркадий, объясняет аксакалу, что русский Ленин чтится в Афганистане. Он вернул Афганистану святыню мусульман, самой древнейшее издание корана, которое захватил и вывез в царскую Россию русский экспедиционный корпус в один из своих походов на Средний Восток. Старец смягчился и властным жестом отогнал дуканщика.
