Царь послал навстречу невесте боярина, которому приказал отобрать у кардинала крыж. Антоний вначале воспротивился, а потом подумал и позволил спрятать крест в санях.
После свадьбы между Антонием и книжником Никитой Поповичем состоялся диспут — богословский спор, на котором присутствовал сам митрополит. Спор был горячим, обе стороны были искренни, сильны в вере и образованны, но были вопросы, по которым они никак не могли договориться. Антоний был умным человеком, он понял главное — поднимать разговор о подписании унии сейчас преждевременно, поэтому позволил Никите выиграть диспут, сославшись на то, что у него нет с собой нужных книг.
Все эти страсти были, конечно, замечены Софьей. Она тоже была умным человеком, ей ничего не надо было повторять дважды. Она поняла, что на ее новой родине не терпят никаких заигрываний с иноверцами, а блюдут веру истинную, и сознательно забыла, что посещала когда-то католический собор. На Руси Софья стала ярой поклонницей ортодоксальной религии.
Брак Ивана III и Софьи был удачным. Софья смогла понять и почувствовать, какое место ей надо занимать при муже, когда нужно промолчать, а когда дать совет.
До появления в Москве греческой царевны великокняжеский дворец был разделен на две половины — мужскую и женскую. Женщины вели в теремах жизнь затворническую. И заботы их были просты: детей нарожать, мужу угодить да вышивать лики святых для монастырей. Софья завела новые правила. Теперь у нее был собственный двор — свита, она даже принимала на своей половине послов, и государь ей в этом не препятствовал. А что препятствовать, если, породнившись с домом Палеологов, Москва восприняла от Византии не только дворцовые порядки, но восприняла сам дух и славу Царьграда, стала Третьим Римом (а, как известно, четвертого не дано).
Главную свою задачу — рожать великому князю детей — Софья выполняла исправно. Вначале три дочери, а потом и сына послал Господь.
Рождение Василия предварило чудо — царицу посетило видение. Произошло это в Троицкой обители, куда Софья ездила молиться. Она так рассказывала… Явился пред очами ее сам святой Сергий. Вокруг лика старца сиял нимб, расточал небесный свет и благоухания, в руках же святой держал благовидного младенца мужеска пола. Молча подошел старец к царице и вверг ей в нутро оного младенца. Сон, явь, кто объяснит — свидетелей не было. Софья помнила только, и помнила твердо, что затрепетала всеми членами от дивного видения, а через девять месяцев в погожий мартовский день родила мальчика. Его нарекли Василием, но дали и второе имя — Гавриил — в честь Архангела Богоявления.
Велика была радость матери, одно огорчало — не быть Василию-Гавриилу наследником Московского престола, потому что наследник уже был — сын от первого брака царя с Марией Борисовной, дочерью тверского князя — тоже Иван, прозванный, чтоб не было путаницы, Иваном Молодым. Как только Молодой появился на свет — Иван старый стал звать сына великим князем, дабы не предъявили братья по смерти его прав на московский трон, а как вошел Молодой в возраст, то и вовсе стал называться соправителем. Оба Ивана, отец и сын, принимали иноземные посольства, грамоты государственные тоже писались от имени двух великих князей. С этим не поспоришь.
Когда родился Василий, Ивану Молодому шел двадцать первый год, и отец подумывал о его женитьбе. Достойная невеста сыскалась только через три года. Ею стала дочь молдавского господаря Стефана — Елена Волошанка. Обручили молодых на Крещенье, а уже через год Елена родила сына Дмитрия.
Всяк при дворе понимал, что брак этот был совершен в политических видах. Господарь Стефан был силен, и Иван хотел иметь его в союзниках против происков, вечных происков Литвы и Казанского царства.
На вид Елена была неказиста — худа, черна, как галка, глазищи, как два колодца бездонных, что там на дне их — и не рассмотришь. Да и кому есть любопытство рассматривать-то? Разве что молодому супругу, кречету-охотнику, то-то он около своей галки пигалицы похаживает, да все ненароком крылышком задевает. Ладно, пусть их…
О том, что Молодой, а не Василий, наследник, Софья старалась не думать. Зачем понапрасну травить душу? Судьба сама куда надо выведет, а пока следует высоко нести свое звание великой княгини, царицы, как стали теперь называть ее при русском дворе. А Елену можно и не замечать, не стоит она особого внимания.
Но, видно, напрасно Софья убаюкала бдительность. Началось все с безделицы, а кончилось большой бранью. Вместе с Софьей на Русь прибыл брат ее — Андрей. В Москве он не задержался, вернулся в Рим. Но спустя срок опять наведался к сестре. На этот раз он привез с собой дочь Марию, прижитую от некой гречанки, женщины распутной и ненадежной. Софья взяла племянницу под свою опеку и даже поспособствовала выдать ее замуж за князя Верейского. Перед свадьбой заглянула в казну, порылась в сундуках, нашла венец, скромный, но достойный, и подарила его племяннице.
И надо же такому случиться, чтоб об этом венце вспомнил государь. Было это в те поры, когда Елена Волошанка разрешилась бременем, произведя на свет сына Дмитрия. Ну и радуйся внуку, что по сундукам-то шарить. Венец, вишь, принадлежал его первой супруге Марии Борисовне, и он решил подарить его Елене в честь рождения сына. По приказу государя всю казну перелопатили — нет венца! Иван объявил, что назначает розыск — виданное ли дело, вор в царском дому! Вот тут Софья и повинилась, объяснила, кому подарила венец.
Иван пришел в бешенство. Уже и руку поднял для удара, но не опустил, не в его привычках было цариц лупцевать. Но гневу нужен был выход, и Иван пальнул в неожиданном направлении. Вся сила государевой ярости обрушилась на князя Верейского — как посмел принять в подарок великокняжеский венец? Злополучный подарок был возвращен в казну и торжественно подарен невестке. Но Иван не хотел успокаиваться. Теперь он уже грозил князю Верейскому темницей. Бедный князь недолго думая сбежал в Литву. Это еще больше распалило Ивана. И разумная мысль явилась сама собой. Молодой князь сбежал, но старый остался. Иван повелел престарелому князю Михаилу Андреевичу Верейскому лишить сына-изменника наследства, о чем и была написана соответствующая грамота. Спустя два года после разыгравшейся драмы престарелый князь Михаил скончался, а города, ему принадлежащие, как то: Верея, Ярославец и Белоозеро — перешли в потомственное владение московскому царю Ивану.
На Софью царь зла не держал, а может быть, даже благодарен ей был, что дала отличный повод, чтобы отнять у князей Верейских их земли. И что распалял себя в гневе, так для великого государственного дела все средства хороши. И иначе как соберешь Русь? Как укрепишь отчизну против извечных врагов ее — литвин и татар?
Все забылось, кроме одного — Софья помнила истинную виновницу раздора. Из-за пигалицы Елены царь кричал на нее и ногами топал. А эта змея, смирница коварная, все отлично понимала, и если хотела досадить царице, то надевала на пышные приемы злополучный венец и потрясала гордо головой, смотрите, мол, люди добрые, как великокняжеский убор мне к лицу.
Софья жила в нетерпении, в обиде за сына. А потом вдруг Фортуна сняла повязку с глаз, окинула внимательным оком царицыно бытие и так повернула события, что у Софьи появилась возможность схватить ее, переменчивую, за подол. На дворе стоял 1490 год. Молодой занемог. Вначале болезнь, прозванная камчугом (а попросту говоря — ломота в ногах) не предвещала страшного исхода. Лекарь Леон поклялся головой, что вылечит великого князя. Не вылечил. Лекарю за лживые посулы отрубили голову, а при дворе поползли тихие, паучьи слухи, де, не своей смертью умер Молодой, и помогла ему предстать перед Божьим престолом царица Софья.
