1
Гостиница называлась «Хобот кровососа». Мало кто обращал внимание на этот невзрачный трехэтажный дом, вокруг которого обычно стояли несколько джипов с противотуманными фарами, мощными антеннами и листами брони на корпусе. Вы бы не увидели здесь блестящие представительные внедорожники, предназначенные больше для того, чтобы пустить пыль в глаза, чем для передвижения по бездорожью. Нет, это были рабочие лошадки – впрочем, исходя из габаритов, их скорее следовало бы назвать рабочими буйволами или быками, – заляпанные грязью, болотной тиной… или кровью. Налоговым органам давно следовало обратить внимание на гостиницу. Постояльцев мало, доход хозяевам они наверняка приносят мизерный, но при этом налоги платятся сполна…
На самом деле постояльцев в «Хоботе» жило, как правило, раза в три больше, чем следовало из журнала регистрации. Просто большинство из них были, мягко говоря, специфическими личностями и не желали светиться. Ну а содержатели заведения исправно платили не только положенные налоги – но и положенные взятки, потому ни милиция, ни городская администрация никогда не проявляли к гостинице повышенного интереса.
Остановив потрепанный «жигуль», Катя откинулась на сиденье. Закурила, сквозь боковое стекло посмотрела на гостиницу. Было зябко и влажно, лучи солнца, прорываясь сквозь кружево облаков, расцвечивали бульвар узором блеклых теней и пятен света. Они ползли по асфальту и стенам домов, как в калейдоскопе, тени меняли форму, сливались и распадались.
Она часто затягивалась, будто курила последний раз в жизни, искры на кончике сигареты потрескивали, вспыхивали алым. Стряхнув пепел в приоткрытое окно, подняла, расставила пальцы – они дрожали. Катя нервничала, потому что сейчас все начнется. Все, к чему она готовилась этот месяц, – и назад пути уже не будет.
Повернув зеркальце заднего вида, девушка глянула на свое отражение. Хороша, нечего сказать. Бледная, как осеннее небо, рыжеватые волосы всклокочены, под глазами круги, подбородок заострился. Был округлый и даже с намеком на ямочку, а теперь будто кость там торчит. Глубоко затянувшись напоследок, Катя выбросила сигарету. Провела ладонями по лицу, помассировала виски, пощипала себя за нос, хлопнула по щекам. Соберись! Ты должна выглядеть властной, деловой, смелой. Решительной. Нет, не выглядеть – ты должна такой быть.
Я именно такая, сказала она себе. Жалости я теперь не знаю, во всяком случае – к тварям. А больше на свете никого и нет. Твари, вы будете умирать, а я не заплачу. Не огорчусь, наоборот, стану радоваться. Смеяться над вашими трупами, запрокинув голову, скалиться в унылое небо Зоны, пинать ваши безжизненные тела, а потом поворачиваться к вам спиной и уходить, забросив автомат за плечо, чтобы убить еще какую-нибудь тварь… двуногую или нет – не важно.
Вот так, сказала она себе. Это правильно. Смелая девочка, беспощадная.
С этими мыслями Катя взяла с соседнего сиденья кожаную сумку, заглянула под сиденье – АКМ и контейнер с клубнем лежали на месте, замотанные в старые тряпки, – и выбралась из машины.
По бульвару перед гостиницей прохаживалась бабуля с коляской, рядом трое пацанов гоняли мяч, пытаясь заколотить его в ворота, образованные краем скамейки и кустом. На скамейке сидел пьяница и что-то бубнил, ругался на них, пытаясь прогнать, а они не обращали на него внимания.
Тряхнув головой, как всегда, когда настраивала себя на деловой лад, Катя пересекла бульвар. Дверь гостиницы проскрипела что-то презрительное, и она вошла в пыльный просторный холл. Впереди – лестница, покрытая старой, как сама Зона, потертой ковровой дорожкой; слева стойка регистрации, справа раскрытые двери бара. Оттуда доносился гул голосов.
