Только одна мечта занимала меня – выйти замуж. Мне казалось, что замужество – и есть то стабильное счастливое состояние, которого мне не хватает. Я не понимала тогда, что мужчина – такое же существо, как и я, а вовсе не царь и бог. Иначе почему все так носятся с этим делом: ах, муж, замуж, мужчина, развелась, свадьба, живут… Носились с этим делом все поголовно.
Моя школьная подружка вернулась благополучно из своего музыкального училища и сразу же вышла замуж за мальчика, который учился в нашей школе года на два старше нас и был звездой! И родители его были звездами, и друзья его тоже были звездами – играли на танцах, были музыкантами! А мальчик этот собирался стать режиссером.
Она пригласила меня на свадьбу, и я отчаянно ей завидовала. Она же смотрела на меня с таким превосходством, что ни о каком реванше не могло быть и речи. Ничего, что я застала ее в туалете ресторана сидящей в своем роскошном платье прямо на крышке унитаза и ревущей в три ручья. Поругалась с женихом. Ничего, что они доругивались потом еще и еще на протяжении всей свадьбы. Это все были приметы таинственной взрослой жизни, о которой мне было только мечтать и мечтать!
Она забеременела сразу же и носила свой живот гордо и с достоинством. Я не знала, как себя вести, о чем говорить. А она беспокоилась, что Саша придет скоро домой, а она еще не успела приготовить ужин. Боже мой! Она будет готовить ужин вот этими своими музыкальными ручками с короткими ноготками! Как прекрасно! И Саша ее будет есть с руки, как собачка! И будет смотреть на нее ласковыми глазами! Вот оно, счастье.
В то же время у меня завелась приятельница, с которой мы работали вместе в одном учреждении. Я почти влюбилась в нее. Надо ли говорить, что она была старше меня лет на пять и покорила меня своим веселым характером и удивительным здравомыслием. Всегда она была весела, добра и оптимистична. И, конечно же, любила своего мужа без памяти.
С этим Димой они учились вместе в строительном институте, он был младше нее на два года, они поженились перед дипломом, приехали в мой город по распределению, чтобы начать новую жизнь вдали от родителей. Милка была потрясающей хозяйкой. Таких супчиков и котлеток я, кажется, не ела потом никогда в жизни.
Она носилась по дому, как ветер, казалось, что у нее не две, а шесть рук. Стирка гудит, пылесос шумит, вода на плите кипит, телефон звонит, собака лает – тарарам, но как весело! И вот приходит с работы Дима. Милка всеми глазами и губами и руками улыбается ему, обнимает, а он буркает что-то типа «привет…» и садится есть. Тут же газету под нос, а Милка щебечет, заливается соловьем…
А когда сытый Дима с покрасневшими от сытости ушами переползал на кресло к телевизору, мы пили чай, и Милка рассказывала про жизнь.
– И вот мы переехали сюда. Диме не понравилось сначала, квартира была плохая, сырая. Он сразу стал работать прорабом, работа тяжелая. Уставал сильно. Тут Темка родился, Дима не высыпался, по ночам Темка плакал, Дима злился, я перешла спать в другую комнату, чтобы не мешать. Потом родители дали нам денег, и мы поменяли квартиру вот на эту. Дима сказал, что со временем, может быть, получим другую, а эту оставим Темке. Дима хочет купить машину, а потом купим новый холодильник. Ой, мясо горит! Дима не любит пережаренное. Блин, опять прозевала. Мама моя работает в книжном магазине, у нас всегда хорошие книги, Дима любит детективы…
Я слушала и млела – вот это жизнь! Сразу видно – у человека есть смысл в жизни. Есть Тот, Кому можно и должно служить. Муж!!! Я совершенно не замечала, что про себя-то она почти ничего не говорит, сама она просто часть Его жизни, его удовольствий.
Знаете, что случилось через 17 лет? Он просто ушел от нее к молоденькой секретарше. Милка не хотела больше жить. Осталась на этом свете только из-за детей. Теперь я услышала от нее совсем другие слова.
– Все они похотливые кобели. Ни одному нельзя верить, если у них в одном месте зашевелится, ни перед чем не остановятся.
– Что же, у тебя никого нет сейчас?
– Почему нет, есть. Организм своего требует, надо думать о здоровье. Я их держу для здоровья.
Мне не хватило мужества сказать, что вообще-то удивляться нечему, Дима ее никогда не любил. А любил он только одного человека – себя. И все это было так очевидно! Когда у Милки образовалась какая-то шишка в груди, и ей сделали операцию, Дима не приходил в больницу и вообще вел себя так, будто ничего не происходит. А Милка безмятежно улыбалась и оправдывала его:
– Ты же знаешь мужиков? Они живут в своем выдуманном мире, где только работа… Не замечает – и хорошо. Еще, чего доброго, не захочет меня больше. Знаешь, как это бывает? На их сексуальность влияет все что угодно, еще превратится в импотента. Потом замучаешься по врачам бегать… Надо будет купить красивое белье, чтобы шрам прикрывать…
А когда умерла Милкина мама, которая, кстати, подарила им полквартиры, а заодно еженедельно посылала с оказией так любимые Димой детективы, так вот, когда она умерла, то Дима не поехал на похороны, потому что у него обострился радикулит. Милка тогда, помнится, сказала:
– Да я его сама не пустила, еще не хватало, чтобы его разбил паралич, и потом держать его год на больничном…
При всем своем здравомыслии – а Милка преподавала строительное черчение и детали машин в индустриальном техникуме, – она тупела и совершенно ничего не видела, когда дело касалось Димы. Дима не оценивался по стандартным меркам. Стандартные мерки применялись ко всем остальным людям, к детям, подругам, даже к родителям. А к Диме применялись особенные стандарты. Всегда находилось какое-нибудь очень серьезное оправдание, почему Дима не смог сделать то, что полагалось бы сделать приличному человеку в той или иной ситуации. Раньше, во времена русской классической литературы, это называлось бы двойной моралью.
Только одна из всех моих знакомых женщин имела смелость и достоинство предъявлять своему мужу моральные требования. Таня, Татьяна Николаевна, была завучем в одном ПТУ, где я проработала примерно год учителем русского языка, когда еще училась на четвертом курсе университета. Танин папа был то ли первым, то ли вторым секретарем горкома партии нашего городка, а Танин муж только начинал свою карьеру по партийной линии.
Однажды я слышала, как Тага отчитывала своего Михаила Андреевича по телефону, уж не знаю за что:
– Разве приличные папочки так поступают? Приличные папочки приходят домой раньше жены, убирают квартиру, готовят ужин, чтобы жена пришла домой к столу, и папочки говорят: «Дорогая, ты прекрасно выглядишь! Давай поужинаем и пойдем в кино на вечерний сеанс. Посуду я потом уберу».
Что-что-что? Не каждый день? А почему не каждый? Я лично работаю каждый день, и устаю каждый день. Поэтому ты должен заботиться о своей жене каждый день. Я ведь тоже забочусь о тебе каждый день!
Ну, это смешно, наконец. Ты же не ребенок, ты отец и муж. Вот сам и придумай…
Помню, что остальные училки в нашем ПТУ своими маленькими язычками осуждали Татьяну Николаевну за жестокое обращение с же… ой, то есть с мужем.
