— Спасибо, что уделили нам время, миссис Глэдвелл, — сказал Тео.
— Это моя работа.
Подавленные ученики по одному вышли из кабинета.
Глава 3
Родители Тео еще до его рождения работали в маленькой компании «Бун энд Бун» в старинном перестроенном доме на тихой тенистой улочке всего в нескольких кварталах от главной улицы, центра Страттенберга. Здесь было много офисов, и в погожие дни часто можно было видеть, как юристы, помахивая портфелями, шествуют по тротуару в суд или возвращаются к себе — идти было всего минут десять. Около полудня целые компании юристов, бухгалтеров и архитекторов шли на ленч, смеясь и разговаривая. Секретари и помощники пробегали по улице, спеша доставить важные документы или успеть в суд.
Детей на велосипедах на Парк-стрит можно было увидеть нечасто, но каждый день хотя бы один юный велосипедист — Тео — проносился в ту или другую сторону.
Насколько Тео знал, он, Теодор Бун, был единственным тринадцатилетним мальчишкой в городке, который мог похвастаться собственным кабинетом в юридической компании. Правда, кабинетом его закуток можно было назвать лишь условно, но зато вторая дверь отсюда вела на усыпанную гравием парковку, которой пользовались сотрудники фирмы. В юридических конторах вечно не хватает места для хранения бумаг — юристы физически не способны что-нибудь выкинуть, в результате чего образуется целое бумажное море, — и «кабинет» Тео раньше служил складом для старых папок и чистящих средств. Когда Тео обосновался в комнатке и навел здесь порядок, в качестве письменного стола он поставил ломберный, а на чердаке отыскал сломанный крутящийся стул и починил его с помощью проволоки и суперклея. На одну стену Тео повесил постер «Миннесоты Твинс», за которую болел, а на другую — собственный портрет в стиле анимэ, который на прошлый день рождения ему подарила Эйприл Финнимор.
На столе Тео обычно держал записные книжки и школьные учебники, а под столом спал Судья, его собака. Никто не знал, сколько псу лет и какой он породы; он обретался в собачьем приюте и однажды оказался на волосок от усыпления. Два года назад Тео спас его в суде по делам животных, дал новое имя и забрал домой. Теперь Судья мирно спал по ночам под кроватью Тео, а днем тихо бродил в конторе, придремывая под столом секретарши Эльзы или под длинным столом в комнате для совещаний (если, конечно, совещаний не было), или же болтался на кухне в надежде, что кто-нибудь подбросит чего-нибудь вкусного. Пес весил сорок фунтов и даже на человеческой пище не прибавил ни унции, по словам ветеринара, который осматривал его каждые четыре месяца. Особенно Судья любил соленое — крекеры, чипсы, сандвичи с мясом, но в принципе не отказывался почти ни от чего. Когда у кого-нибудь случался день рождения, пес ожидал кусочек торта. Если кто-то, как правило Тео, заезжал в «Замороженные йогурты Гуффа», пес требовал порцию и себе, обычно с ванилью. А еще Судья был единственным существом в конторе, способным разгрызть совершенно несъедобное овсяное печенье, которое не реже раза в месяц приносила Дороти, секретарша мистера Буна.
Но вот чего Судья в рот не брал, так это собачьего корма. Он предпочитал питаться вместе с Тео, то есть на завтрак — хлопья «Чириос» с жирным (не обезжиренным!) молоком, на ужин то, что ела вся семья, а днем — все, что подкинут в офисе, пока Тео в школе.
Живя среди юристов, Судья знал, что время здесь ценят. Встречи, совещания, заседания суда, графики, записи и так далее — сотрудники фирмы следили за временем, бал здесь правила точность. Собственные внутренние часы напоминали псу, что по средам Тео возвращается из школы в четыре часа, поэтому около половины четвертого Судья ложился под стол Эльзы и дремал. Но дремал он чутко, по-собачьи, полуприкрыв глаза и настораживая уши при каждом звуке в ожидании, когда Тео взбежит по ступенькам и пристегнет велосипед на крыльце.
Услышав знакомые звуки, Судья встал, потянулся, будто неподвижно пролежал несколько часов, и замер в напряженном ожидании.
Тео, войдя с рюкзаком на плечах, сказал: «Привет, Эльза», как делал каждый день. Эльза суетливо вскочила, ущипнула его за щеку и спросила, как прошел день. Поправив ему воротник, она начала:
— Твой папа говорит, ты произнес на дебатах блестящую речь. Это правда?
— Ну, наверное, — отозвался Тео. — Мы победили.
Судья уже размахивал хвостом у ног мальчика, ожидая, пока его погладят и вообще уделят внимание.
— Ты такой красавец в белой рубашке, — расчувствовалась Эльза.
Тео ожидал чего-нибудь подобного — его всегда встречали комментарием по поводу одежды. Будучи старше его родителей, Эльза одевалась как двадцатилетняя и отличалась причудливым вкусом. Но она относилась к Тео, как бабушка, и по праву занимала место в его сердце.
Тео поприветствовал пса, почесал его за ухом и спросил Эльзу:
— Мама здесь?
— Здесь и ждет тебя, — оживилась Эльза. Энергии у нее было хоть отбавляй. — Все сокрушается, что пропустила дебаты.
— Подумаешь, важность. У нее работа, между прочим.
— На кухне есть печенье с орехом пекан.
— Кто пек?
— Девушка Винса.
Тео одобрительно кивнул и пошел в кабинет матери. Дверь была открыта. Миссис Бун жестом пригласила сына зайти. Тео присел, Судья улегся рядом. Миссис Бун слушала, прижимая к уху трубку телефона. Туфли на высоком каблуке были отставлены в сторону — значит, сегодня у хозяйки был долгий день в суде. Сорокасемилетняя Марселла Бун была несколько старше, чем мамы одноклассников Тео, и считала, что в суде женщины-юристы должны выглядеть на все сто. В конторе не было строгого дресс-кода, по крайней мере для миссис Бун, но заседания в суде означали дорогой костюм и высокие каблуки.
Мистер Бун, чей кабинет был на втором этаже, редко ходил в суд и мало заботился о том, как выглядит.
— Поздравляю, — сказала миссис Бун, повесив трубку. — Отец говорит, ты великолепно держался. Жаль, я не смогла прийти.
Они поговорили о дебатах — Тео перечислил все до единого аргументы «Сентрал» и свои возражения, но через несколько минут мать почуяла неладное. Тео поражала острота ее интуиции. Если он пытался подшутить над мамой или с серьезным видом рассказать глупую хохму, у него ничего не получалось: миссис Бун с одного взгляда понимала, что у сына на уме.
— Что случилось? — спросила она.
— Ну, если коротко, то виолончелиста из твоего сына не получится, — ответил Тео и рассказал, почему музыкального кружка больше не будет. — Так обидно, — добавил он. — Мистер Сасстранк прекрасный учитель, обожает свое дело и, по-моему, нуждается в средствах.
— Тео, это ужасно…
— Мы говорили с миссис Глэдвелл. Оказывается, распоряжение о сокращении бюджета поступило из городского департамента образования. Преподаватели-консультанты, уборщица, персонал столовой. Все очень плохо, но директриса вынуждена подчиниться. Она предложила нам подать жалобу в школьный комитет, но если в бюджете денег нет, значит, их нет.
