Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Может, и так. А может, здесь есть и нечто глубоко религиозное. Ведь Господь оценивает заслуги человека не по труду, а по вере его и праведности. Работай, не работай – к попаданию в рай это существенного отношения не имеет. А если не в рай, то какой смысл?..
Вот в Европе, которую мы не любим, но с которой, даже по свежайшей версии спикера Госдумы Сергея Нарышкина, хотим слиться, дело обстоит несколько по-другому. Там работа – привычный элемент банального добра. А никакой не подвиг. И героев труда в Европе не бывает. Ибо героизм здесь неуместен. Особенно это касается Севера Европы. Вот поэтому, наверное, Германия, проиграв подряд две мировые войны, как-то снова оказалась экономическим лидером континента. Способным кормить не только себя, но еще и Грецию, Испанию, Италию…
Но что немцу здорово – русскому, как известно, смерть. А умирать-то пока не хочется.
Как, впрочем, не хочется и просто так, обыденно жить. Жить хочется изощренно, изобретательно, с подвохом, чтобы окружающие народы и государства смотрели с завистью и подозрением. Труд же – это сверхобыденно. Ни зависти, ни подозрения он не вызывает.
«Нас жизнь томит, как тяжкий путь без цели, как пир на празднике чужом».
В самом русском словосочетании «человек труда» есть что-то горделиво-жалостливое, как в смертельном диагнозе. Скажешь о ком-то «он (был) человек труда» – и хочется прослезиться.
Русский труд по определению не приносит удовольствия – он отнимает время от удовольствий. Лучше всего это понимают бомжи, люмпены и прочие социальные маргиналы, которые четко отграничили актуальное доступное удовольствие от потенциального несбыточного труда. Как говорил горьковский Сатин из пьесы «На дне», «сделай так, чтоб работа была мне приятна – я, может быть, буду работать… да!.. Когда труд – обязанность, жизнь – рабство!».
А помните мрачноватый околополитический анекдот советских времен про Рабиновича у газетного киоска: «Правды» нет, «Россию» продали, один «Труд» остался»? Это ли не квинтэссенция противопоставления мучительной процедуры труда сакральным образам Правды и России? А можно понять и так: где труд, там не может быть ни Правды, ни России.
Есть еще один важный элемент всей этой смысловой конструкции. Труд в России никогда не вознаграждается. То есть – не вознаграждается по заслугам. Посредством работы невозможно стяжать денег. Деньги – настоящие, в правильном понимании этого слова, – можно получить тремя путями:
– родиться в семье большого начальника и стать со временем членом правления какого-нибудь «Газпрома» или ВЭБа;
– выгодно жениться (выйти замуж);
– украсть.
Иными словами, деньги у нас образуются исключительно сразу и методом обыкновенного чуда. К труду/работе они никакого отношения не имеют. Потому классический русский человек, когда ему нужны деньги, как правило, не ищет работы. Ибо незачем.
Философию нашего отношения к работе хорошо понимал величайший тиран русской истории Иосиф Сталин. Потому для индустриализации СССР он создал ГУЛАГ – жесточайшее в истории учреждение для принуждения к труду.
Эту же философию неплохо знает и нынешний великий правитель РФ Владимир Путин. Он ясно видит, что русский человек может добиться трудового результата только в условиях катастрофы, аврала, когда дедлайн дышит в спину и сроки перенести совершеннейшим образом нельзя. Потому президент увлеченно заваливает Россию авральными проектами – от сочинской Олимпиады и саммита АТЭС на острове Русский до чемпионата мира по футболу-2018. Да и про западные санкции ВВП рассуждает в том же духе: чтобы мы начали чего-то делать, нас нужно поставить в безвыходное положение. Потому санкции – не только зло (в краткосрочном измерении), но и добро (вдолгую). Ничего мы бы никогда не импортозаместили, если б не санкции. А так, может, и заместим.
И все разговоры о том, что мы выгоним из России гастарбайтеров, – от лукавого. Выгнать можно кого угодно, разумеется. Вот только не станем мы сами методично мести дворы. Не русское это занятие, честное слово.
Труд – процесс эволюционный. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». А русское сознание – революционное. Мы должны прыгнуть из одного агрегатного состояния в другое, минуя все промежутки. Отрицая компромиссы и полутона.
Не случайно Россия стала первой страной победы коммунистического проекта (впоследствии развалившегося и провалившегося, но это другая история). «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям» – вот формула нашей мечты. Ресурсов же для удовлетворения потребностей у нас полно.
Россия – очень богатая страна, как известно. И богатство это – нерукотворное и немозготворное. Господь Бог засунул нам в недра нефть и газ, чтобы исполнить нашу истомленную душу непритворным весельем. И сама концепция «энергетической империи» – отсюда же. Жить надо не напрягаясь. В кайф. «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое».
2015 г.
Непотопляемая водка
Бывает, залезешь с утра в Википедию и вспомнишь такое, отчего замирают руки и наворачивается сердце. Юность, бедную и прекрасную, вспоминаешь.
Вот, к примеру:
«16 мая 1985 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения», который подкреплял эту борьбу административными и уголовными наказаниями. Соответствующие Указы были приняты одновременно во всех союзных республиках».
Многие политики и эксперты (например, покойный Егор Гайдар) считали и считают, что СССР рухнул из-за резкого падения во второй половине 1980-х годов цен на сырую нефть, спровоцированного Саудовской Аравией и Ко. Я традиционно придерживался иной точки зрения: Родина моя прекрасная прекратила свое сверхдержавное существование из-за морально-исторической дискредитации коммунистического проекта. Ради которого Союз Советских Социалистических Республик (согласитесь, государство с таким названием могло бы существовать в любой части суши, никакой территориальной или этнической привязки в гордом словосочетании нет), собственно, и создавался.
Но я готов принять и компромиссную позицию: не из-за нефти и не ввиду идеологического краха коммунизма распался СССР, а из-за водки. В широком и глубоком смысле слова «водка». А что вообще может быть в России шире и глубже, чем водка? Она велика, как евразийский харт-ленд, и глубока, как глаза любимой женщины.
Я в 1985 году вообще не пил – читателю трудно в это поверить, но придется – однако же антиалкогольный абсурд той эпохи помню хорошо. Помню, как к 11 утра выстраивались поистине похоронные очереди к магазинам. Как устраивались «безалкогольные свадьбы». (Не знаю, что должна быть за женщина, согласная и готовая выйти замуж за устроителя безалкогольной свадьбы.) Помню, как в Центральном конструкторском бюро Госкомнефтепродукта РСФСР, где я тогда служил, устраивались авральные проверки на предмет, не хранит ли кто в столе или другом месте заветную бутылочку винно-водочного изделия. (В комнате отдыха при кабинете директора бутылочками был заставлен целый большой холодильник – а не какой-то там жалкий мини-бар гостиничного типа, – но на эту сакральную территорию проверки, вестимо, не распространялись.)
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
