Элизабет никогда так ярко не красилась.
– Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
– Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала: «Успокойся, Джес. Это моя рубашка, и мне она нравится».
Сейчас она молча смотрела на рубашку.
– Ты думаешь, что я надену на себя это, когда здесь весь день толкутся интерны[1]и врачи? Ты, должно быть, шутишь. Почему ты не принесла мне что-нибудь более сексуальное?
– Ты хочешь что-нибудь более сексуальное? – спросила пораженная Джессика.
– А что, в этом есть что-то противоестественное?
– Конечно, нет! Я думаю, это просто замечательно! Сегодня после обеда я принесу что-нибудь фантастическое, но до тех пор побудь в этой рубашке.
– Я думаю, она сойдет для посещения Тодда, – пробормотала Элизабет. – Помоги мне натянуть ее.
В полной растерянности Джессика помогла Элизабет переодеться. Она была рада тому, что ее сестра наконец-то поняла толк в косметике и одежде, но никак не могла уяснить причину такой резкой перемены.
– Я пойду в комнату посетителей. Может быть, Тодд уже пришел.
Джессика сразу заметила Тодда. Высокий широкоплечий баскетболист нервно ходил взад и вперед по маленькой комнате.
– Тодд!
– Джес, как она? – спросил он, волнуясь. – Как она себя чувствует? Она ненавидит меня? Ты уверена, что она хочет видеть меня?
– Не так быстро, Тодд. Отвечаю на первый вопрос: кажется, она чувствует себя хорошо.
– Кажется?
– Может быть, ты дашь мне закончить? – вздохнув, спросила Джессика; в голосе ее послышалось раздражение. – Лиз в самом деде чувствует себя неплохо. Доктор сказал, что ты можешь побыть у нее десять-пятнадцать минут, так как она быстро устает. И я уверена, что она не ненавидит тебя, Тодд.
– Что-то не так, и ты не хочешь мне сказать.
– Не выдумывай. Скоро она будет чувствовать себя отлично, просто отлично, – сказала Джессика. – Иди к ней.
Тодд заглянул в палату Элизабет. Она лежала так тихо, что сначала ему показалось, что она спит. Но она открыла глаза и посмотрела на него.
– Привет, Тодд.
– Привет, как ты себя чувствуешь?
Тодду захотелось подойти и обнять ее, но почему-то он не посмел.
– В общем, неплохо.
Тодд подошел к кровати и взял Элизабет за руку.
– Ты выглядишь прекрасно. – Она показалась ему такой хрупкой и беспомощной, что глубокое чувство вины вновь захлестнуло его.
«Это все из-за меня, – подумал он. – Неужели она сможет простить меня когда-нибудь?»
– Я думала, что у баскетболистов хорошее зрение, Тодд, – сказала она, освобождая свою руку из его руки, чтобы поправить волосы. – По десятибалльной шкале я еще не дотягиваю до единицы.
– Для меня ты всегда выглядишь на десятку, Лиз, – горячо заверил он. – А в той катастрофе…
– Я не хочу говорить об этом.
– Я хотел только сказать, как я виню себя и…
– Это все в прошлом, Тодд. Давай забудем об этом, ладно? – Стараясь не глядеть на него, она стала разглядывать свои руки, беспокойно теребившие одеяло.
– Я не хочу расстраивать тебя, Лиз, но…
– Тодд, я очень устала, – вздохнув, сказала Элизабет и закрыла глаза.
– Ох, ну конечно, извини, Лиз. Я забываю о твоем состоянии. Тебе нужен отдых. Я ухожу.
Тодд вышел в холл, где Джессика ждала его, беседуя с доктором Эдвардсом.
– Извините меня, молодые люди, я должен пойти и осмотреть свою пациентку, – сказал доктор.
– Ну как она тебе показалась? – нетерпеливо спросила Джессика, как только они с Тоддом остались одни.
– Нормально, я думаю. Она была очень молчалива, почти ничего мне не сказала.
– Господи, ну у нее же нет сил, она устала.
– Да, она сказала мне, что чувствует себя усталой. Но мне показалось, что ей было скучно со мной и она с нетерпением ждала, когда я уйду.
– Ну, вы, парни, – странный народ, – сказала Джессика сердито. – Лиз только что вышла из комы, а ты хочешь, чтобы она шутила и смеялась, как будто ничего не случилось.
В это время в холле послышался смех Элизабет.
– Ты права, Джес. И потом, возможно, разговаривать с врачами намного интереснее, чем с баскетболистами.
Тодд быстро подошел к лифту и нажал кнопку вызова.
Джессика на цыпочках подошла к палате Элизабет и, осторожно приоткрыв дверь, заглянула в нее. Элизабет ничуть не выглядела усталой. Она не только сидела на постели, но и улыбалась доктору Эдвардсу. Если бы Джессика не знала, что кокетство совсем не свойственно Элизабет, она могла бы поклясться, что ее сестра кокетничает с доктором.
Через три недели после катастрофы Элизабет выписали из больницы со строжайшим предписанием доктора Эдвардса приступить к занятиям в школе не раньше, чем через две недели.
Элизабет весело рассмеялась, когда, войдя в дом, она увидела, что гостиная украшена лентами, воздушными шарами и огромным транспарантом, возвещавшим: «Добро пожаловать домой, Лиз».
– Это, должно быть, твоя работа, Джес, – догадалась Элизабет.
– От своей вины не отказываюсь, – засмеялась Джессика. – Тебе нравится?
– Джес сегодня почти не спала, делая транспарант, – сказала Элис Уэйкфилд, обнимая Джессику.
– А меня она заставила надувать шары. Говорит, у юристов это особенно хорошо получается, – добавил Нед Уэйкфилд.
– Ты не думаешь, что я перестаралась? – спросила Джессика. – Я хотела, чтобы день твоего возвращения домой был праздником.
– Ты, Джессика Уэйкфилд, в чем-то перестаралась? Такая нелепая мысль никогда не приходила мне в голову, – весело ответила Элизабет.
– Мне надо было пригласить духовой оркестр и группу скандирования.
– Тогда бы ты действительно перестаралась.
– Я думаю, что нам пора уложить тебя в постель, дорогая, – сказала Элис Уэйкфилд, положив руку на плечо дочери.
