Фифи закатила глаза — ее мать заводила беседы на эту тему с завидной регулярностью.
— Мам, я устала и замерзла. Я сожалею, что не позвонила тебе, что Кэррол не получила мое послание и что таким образом я могла тебя расстроить. Теперь можно я пойду спать?
Клара Браун повернулась и молча вышла в гостиную, не утруждая себя пожеланием спокойной ночи, а Фифи зашагала по лестнице вверх, в спальню, страстно желая, чтобы Патти к тому времени уже заснула и ей не пришлось бы выдерживать еще один допрос.
Дэн смеялся, когда Фифи рассказывала ему, каким трудным ребенком она была в свое время. Без сомнения, ему казалось, что она преувеличивает. На самом же деле Фифи многого недоговаривала. Дело было не только в ее странной внешности. Она знала, что некоторое время ее родители сильно беспокоились, так как считали, что ее странное поведение вызвано умственной неполноценностью. Фифи не могла спокойно сидеть или сосредотачивать свое внимание на чем-либо дольше нескольких минут. У нее случались истерики, и она могла визжать часами. Она либо сердито смотрела на людей, не произнося ни слова, либо засыпала их чересчур личными вопросами. Фифи плохо уживалась с другими детьми: она забирала у них игрушки и щипала за руки и за ноги. Бывало, она отказывалась есть или спать, а еще разговаривала сама с собой.
То, что Патти, которая была всего на четырнадцать месяцев младше ее, представляла собой прелестную послушную куколку с золотистыми кудряшками и пухлыми румяными щечками, вызывавшую желание схватить ее и потискать, тоже не прибавляло Фифи популярности.
Сейчас Фифи могла себе представить, какое отчаяние порой охватывало ее мать, особенно в последний год войны, когда у нее на руках было трое детей мал мала меньше, а муж большую часть времени отсутствовал. Рождение Робина окончательно выбило Клару из колеи, и у них некоторое время жила няня. Именно няня и предположила, что мозг Фифи, должно быть, пострадал от акушерских щипцов во время родов.
Няня, конечно, ошибалась. Когда Фифи исполнилось десять лет, она умела читать и писать не хуже любого другого ребенка в классе, а ее поведение в основном нормализовалось. Хотя Клара и заявляла, что дома ее старшая дочь по-прежнему вела себя несносно, в общественных местах поведение Фифи больше не вызывало нареканий.
Фифи упрямо старалась доказать всем, что она была ужасным ребенком. Но затем она обычно смотрела в зеркало и не могла найти в себе ничего общего с той пучеглазой странноватой худенькой девочкой, которой была когда-то. В двенадцать лет ее фигура начала округляться, белесые волосы в конце концов изменили свой цвет, приобретя медово-золотистый оттенок, а глаза и рот как-то неожиданно вдруг оказались не то что самыми обычными, а очень даже привлекательными.
Она до сих пор помнила тот день, когда ее впервые назвали хорошенькой — для нее это было такое же чудо, как найти волшебный горшок с золотом. Сейчас она научилась ладить практически с кем угодно. Все говорили о том, какая Фифи веселая и заботливая и какой у нее легкий характер.
Все, кроме ее матери, которая все еще находила у своей старшей дочери множество недостатков и постоянно жаловалась на них. Если верить Кларе, Фифи была ленивой, своенравной, эгоистичной, не испытывала привязанности к семье и совершенно не обращала внимания на чувства других людей. Фифи думала, что придирки ее матери были вызваны всего лишь завистью, так как жизнь Клары никогда не была такой свободной и беззаботной, как у ее дочери.
Клара вышла замуж за Гарри в двадцать один год, как раз когда разразилась война. Когда они поженились, Гарри преподавал математику, но он также занимался дешифровкой военных сообщений и поэтому месяцами не бывал дома. Фифи была уверена, что ее мать так нападает на нее по поводу ее одежды, работы и еженедельных походов на танцы лишь потому, что сама она в этом возрасте могла заниматься только домашним хозяйством и уходом за грудным ребенком.
Патти уже крепко спала, но оставила ночник включенным. Фифи быстро разделась и легла в кровать. Внезапно она вспомнила, как они с сестрой обычно спали вместе в одной из кроватей, когда были маленькими. Эта комната была полна детскими воспоминаниями.
Плюшевые игрушки и куклы все еще сидели рядышком с книжками Энид Блайтон.[2]Рисунок, изображающий принцессу, который Патти нарисовала, когда ей было семь или восемь лет, по-прежнему висел на стене. А еще в комнате было множество их с сестрой фотографий. Патти хранила целую кипу альбомов с вырезками статей о ее любимых кинозвездах. У Фифи в жизни был период, когда она мечтала стать модельером, и ее наброски и картонки с пришпиленными образцами тканей и сейчас стояли у окна возле стены.
Это была просторная уютная комната с цветастыми шторами, обоями в тоненькую полоску и длинным туалетным столиком из тикового дерева, на котором стояла пара трюмо. Половина Патти была тщательно убрана и украшена фарфоровыми балеринами, заботливо расставленными между духами, лаком для волос и прочей косметикой. Сторона Фифи, напротив, была завалена тюбиками и баночками, крышечки от которых потерялись, старыми письмами, ручками и ватными подушечками вперемешку с косметикой. Патти все время жаловалась по этому поводу, но почти ежедневно со стоическим спокойствием выносила грязные чашки и тарелки, а когда вытирала пыль, то убирала и сторону Фифи, а также вешала на место ее одежду и заправляла кровать.
Дэн позавидовал Фифи, когда она рассказала о братьях и сестре. Она думала, что он пошутил, сказав, что его в детстве бросили в Свиндоне, но это оказалось горькой правдой. Дэн сменил несколько приютов, а в пятнадцать лет его выставили за дверь, предоставив самому заботиться о себе.
Фифи взглянула на Патти, которая лежала на боку, обхватив пухленькой рукой голову, и с нежностью улыбнулась. Она любила Патти. Они были подругами и союзницами. Даже несмотря на то что отличались друг от друга, как небо и земля: Патти — спокойная и терпеливая, Фифи — вспыльчивая и импульсивная.
Милая малышка Патти сильно располнела. Но толстушка Патти с ужасными подростковыми прыщами все равно оставалась такой же милой и добродушной. Она училась на окулиста и проявляла ангельское терпение, разговаривая с пожилыми людьми.
Фифи тоже хотела бы быть такой терпеливой, но ей всегда хотелось всего и сразу. Она терпеть не могла стоять в очередях и перебегала дорогу, не дожидаясь, пока загорится зеленый свет. Она мысленно тратила всю зарплату, еще не получив ее. Она всегда шла напролом, не тратя времени на обдумывание.
Точно так же Фифи повела себя и с Дэном. Она знала его только шесть часов, но уже была уверена, что они просто созданы друг для друга.
Фифи не первый раз теряла голову из-за мужчины, такое часто случалось и раньше. Она могла часами сидеть возле телефона, мечтая о том, чтобы он зазвонил, считать часы до встречи, фантазировать об их будущей совместной жизни. Но все эти романы были недолговечны.
