Ощутив на груди вибрацию, Макэвой отвлекся от этих мыслей и достал из внутреннего кармана два тонких мобильных телефона. Мимолетное разочарование – вибрировал «домашний» аппарат. Сообщение от Ройзин: Я такое купила… Тебе понравится! Хххх. Усмехнувшись, он отправил строчку поцелуев в ответ. И тут же услышал презрительный голос отца: Слюнтяй дерьмовый! Стряхнул этот голос пожатием плеч.
– Глупенькая у тебя мама, – сообщил он Фину, и тот серьезно кивнул в ответ.
– Да, – подтвердил мальчик, – она такая.
Чтобы Макэвой заулыбался, ему достаточно мельком подумать о жене. Говорят, любить по-настоящему – значит заботиться о ком-то больше, чем о себе самом. Бессмыслица. Для Макэвоя первый встречный важнее его самого. Да он жизнью пожертвует ради спасения незнакомца. Но его любовь к Ройзин столь же совершенна и невообразима, как и она сама – изящная, страстная, верная, отважная. Сердце его в надежных руках.
Какое-то время Макэвой бездумно смотрел перед собой, на церковь. Он всего пару раз бывал внутри. За те пять лет, что протекли с их переезда в Гулль, он успел побывать в большей части заметных зданий города. Они с Ройзин однажды ходили в собор на часовое выступление Кёльнского филармонического оркестра. Его концерт мало тронул, но жена была счастлива. Макэвой скучал, листал программку, хлопал по мере надобности, заливал музыку в мозги, как напиток – в пересохшее горло, время от времени поглядывая на Ройзин. Она совершенно растворилась в мощном звучании струнных, призрачным и величественным эхом лившемся на них с арочных сводов.
Когда гул прохожих и транспорта вдруг почему-то стих, Макэвой расслышал голос мальчика-певчего – хрупкие ноты, летящие над площадью. Песня лавировала меж пешеходами, как нить в ткацком станке, заставляя людей оборачиваться, замедлять шаг, обрывать разговоры. Рождественское чудо. Улыбки. Веселые возгласы.
Макэвою вдруг захотелось сводить туда Фина. Постоять при входе, послушать службу. Спеть «Как во царском граде Давидовом», держа сына за руку и глядя, как мерцают на стенах отблески свечей. Когда, сделав заказ, они отошли от стойки кафе, Фин завороженно смотрел, как скрывается за большими, обитыми железом церковными дверьми хвост процессии певчих и священнослужителей. Смущенный своим невежеством, Макэвой так и не сумел объяснить сыну, почему одеяния такие разные, но их многоцветье только распалило любопытство Фина.
– А зачем там мальчики и девочки? – спросил он, тыча пальцем в хористов, похожих на перечницы в своих красных накидках с белыми воротничками.
Макэвой подосадовал, что не может ответить. Воспитанный в католической вере, он не удосужился разобраться в тайном смысле облачений англиканской церкви.
Макэвой мысленно затянул «узелок на память», пообещав себе исправить это упущение, и обернулся: не видать ли Ройзин? Куда там, ее и не разглядишь за потоком покупателей, опасливо семенящих по скользкой брусчатке, которая выстилает старый город. В каком-нибудь из ближайших центров, скажем в Йорке или в Линкольне, эти улицы были бы заполнены туристами. Но здесь Гулль. Последняя остановка на пути в никуда, у самой кромки моря, край света.
Вот опять дрожь у сердца. На этот раз вызов по «рабочему» мобильнику. Отвечая, он ощутил, как внутри все сжалось.
– Сержант уголовной полиции Макэвой, отдел борьбы с особо опасными преступлениями. – От названия собственной должности у него до сих пор дух захватывало.
– Расслабься, сержант. Проверка связи. – Это была Хелен Тремберг, высокая женщина, детектив-констебль, пару месяцев назад перевелась сюда из Гримсби, едва успев распрощаться с патрульной униформой.
– Отлично. Что у нас?
– Все тихо, учитывая сезонный всплеск. Выходные, наверное. Город мирно тратит денежки, так что по мелочам. Домашняя ссора на Беверли-роуд, хотим спустить на тормозах. Семейная вечеринка обернулась мордобоем, не более. Да, еще. Пэ-Гэ-Ка интересовался, не найдешь ли ты минутку перезвонить ему.
– Вот как? – Макэвой постарался, чтобы голос звучал ровно. – А что, собственно…
– Не о чем беспокоиться. Вроде бы ты можешь оказать ему услугу. Не кричал, ничего такого. Грязно не выражался.
Оба рассмеялись. Помощник главного констебля – фигура вовсе не зловещая. Костлявый, рассудительный, с тихим голосом и вежливыми манерами, он скорее походил на банковского клерка, чем на грозу карманников; самым заметным его вкладом в работу местной полиции стали внедрение «коллективного доступа к локальной сети» и циркуляр, рекомендовавший сотрудникам воздержаться от употребления бранных слов во время визита принцессы Анны в здание управления на Прайори-роуд.
– Ясно. Значит, ничего срочного?
– Прости, сержант. Я бы и звонить не стала, но ты хотел быть в курсе…
– Нет-нет. Правильно сделала.
Макэвой со вздохом отключил вызов. Его непосредственная начальница, и.о. следственного инспектора Триш Фарао, уехала слушать лекции, а оба инспектора рангом повыше его собственного взяли выходные. Случись что-нибудь из ряда вон, именно Макэвою придется принять бразды правления. И даже немного стыдясь, он все равно надеялся, что произойдет нечто серьезное, пусть даже все шишки потом и свалятся на него. По твердому убеждению Макэвоя, они неизбежны. Преступление произойдет, не стоит сомневаться. Снег выпадет, так или иначе; вопрос только в том, где именно и какой толщины наметет сугроб.
К столику подошла официантка, обнаженные руки в гусиной коже. Состроила беззлобную рожицу Макэвою и его сыну.
– Вы что, психи? – спросила она, подчеркнуто дрожа от холода.
– Я не псих, – возмутился Фин. – Сама ты псих.
Макэвой улыбнулся сыну, но одернул: грубить взрослым нельзя.
– Славный выдался денек. – Он перевел взгляд на официантку: черная юбка, черная футболка, на вид немного за тридцать.
– Говорят, снег пойдет, – сказала она, собирая тарелки с остатками шоколадного торта, стакан из-под лимонада и кружку, в которой был горячий шоколад, выпитый Макэвоем в три обжигающетерпких глотка.
– Сегодня слегка припорошит, и только. А через день-другой ждите настоящий снегопад, пару дюймов точно наметет.
Официантка оглядела его. Здоровенный парень, широкая грудь, в дорогом двубортном пальто. Хорош собой, даже буйные рыжие лохмы не портят. Ростом под два метра, но в движениях заметна некая сдержанность – не иначе, побаивается собственных габаритов, тревожится, что сломает или разобьет ненароком что-нибудь. И акцент довольно приметный, то ли «аристократичный», то ли «шотландский».
– Так вы метеоролог? – с улыбкой спросила официантка.
– Я вырос в диком краю. Там у людей есть чутье на такие вещи.
Официантка улыбнулась Фину, кивнула на Макэвоя:
– Значит, у твоего папы чутье на погоду?
Невозмутимо глядя на нее, Фин объявил:
– Мы маму ждем.
– Да что ты? И куда же подевалась мама?
