– Негодяи! – присоединился к служанке хозяин. – Вы потворствуете сатанинским ублюдкам и смеете издеваться над заслуженным гражданином! Эй, Пьетро, Уго, Губошлеп, Мордастый! Что вы стоите, глупые бараны? А ну, гоните прочь этих висельников!
Пришедшие в себя слуги бросились разгонять насмешников. Замелькали кулаки, и вновь загремела изощренная ругань, на которую венецианцы такие мастера.
Глава третья
Всего два-три года назад Марко был таким же вертлявым сорванцом, как и затеявшие скандал мальчишки. Пожалуй, он мог бы припомнить немало подобных случаев. Вот, например, какая забавная история приключилась с ним однажды, во время праздника святого Розария.
Торжественно двигался крестный ход. Впереди несли большие свечи в золотых трехгнездных подсвечниках и ковчег с мощами. Епископ в полном облачении вздымал усыпанный алмазами крест. Хор благостно пел литании и псалмы. Теснившиеся толпой богомольны усердно подпевали. Знатные венецианки в бархатных и парчовых платьях опускались на колени, прямо в жидкую грязь. Больные и калеки ползли за чудотворным ковчегом, царапая себе лицо скрюченными пальцами, – молили святого об исцелении, и многие в толпе плакали от умиления так обильно, что одежда их промокла от слез.
Во главе процессии шли мальчики и девочки в белом с оливковыми ветвями в руках. Каждый мальчик и каждая девочка представляли какого-нибудь святого и носили его имя. Такова была эта костюмированная мистерия, не более смешная и напыщенная, чем всякая другая игра, придуманная людьми.
Марко не попал в число «святых», он плясал в группе перемазанных сажей бойких шалунов, изображавших дьяволят. Они визжали, гримасничали, выкидывали всякие замысловатые шутки, стараясь смутить или рассмешить «святых». А те изо всех сил сохраняли невозмутимость, что и символизировало героическую стойкость Божьих угодников перед искушениями Сатаны.
Марко с одним из «дьяволят» избрал своей жертвой красивую девочку лет двенадцати, у которой сквозь белый холст уже проступали зреющие формы. Вначале они ограничивались тем, что корчили смешные гримасы и говорили ей пошлости, усвоенные у портовых сквернословов. Но девочка продолжала шествовать, достойно сохраняя благолепие и покой. Тогда оба «дьяволенка», совсем обнаглев, принялись наперебой щекотать и щипать ее.
Краснея от стыда и злости, бедная «святая» не выдержала. Она стукнула Марко крепким кулачком по носу и, плача с досады, стала хлестать оливковой веткой его товарища.
Богомольные венецианцы остолбенели, но через мгновение разразились дружным смехом и рукоплесканиями. Они хватались за животы и тыкали пальцами друг друга, не в состоянии выразить свой восторг, неистовую жизнерадостность и христианское торжество. Марко и его приятель позорно бежали, сопровождаемые улюлюканьем и подзатыльниками.
От таких воспоминаний разгоралась кровь, а на губах невольно появлялась озорная улыбка. Губы растягивались прямо-таки к ушам, в беззвучном неудержимом хохоте сверкали зубы этого веселого, живого и быстрого, как ласточка, молодца, этого ясноглазого непоседливого отпрыска семьи Поло: «Вот уж было дело-то, братцы, клянусь моим патроном монсиньором евангели… ха-ха-ха!»
В том возрасте, когда дети севера еще холодны и наивны, Марко, выросшего под солнцем Адриатики, среди легких и открытых нравов Венеции, давно влекло к ее смешливым и снисходительным дочерям. Он окидывал зорким взглядом и замечал каждую.
Размахивали руками и пронзительно зазывали покупателей широкобедрые, загорелые торговки. Деловито пробегали молоденькие служанки, вызывающе посматривая на встречных мужчин. У дверей таверны обнимались с матросами пьяные портовые девки. В сопровождении слуг горделиво проходила роскошно одетая патрицианка с тонкими пальцами и надменным изгибом бровей. Таинственно улыбалась не менее нарядная синьора из «особого» квартала Кастелетто. Тихо ступали пухлые, сладкоглазые порочные монахини.
Марко шел, глубоко вдыхая знакомый соленый запах, – запах этот пропитывал жилища и церкви, волосы красавиц и лохмотья нищих. Он спешил к самому центру, к главной святыне всей этой россыпи бестолково застроенных островков, воняющих рыбьими внутренностями, усыпанных мусором и сотнями мостов связанных в одно целое.
У собора Святого Марка грелись на солнышке старики и шумно играли дети. Орава нищих гнусавила и хныкала, выпрашивая милостыню. Поговаривали, что среди венецианских попрошаек немало состоятельных людей: мелкие монеты, а иногда и серебро сыпались в их грязные ухватистые ладони. Подаяние «во имя Господне» было неоспоримой христианской добродетелью, и многочисленные паломники спешили таким способом обеспечить себе спасение души.
Напротив собора, в тени лип и платанов, жевали хлеб крестьяне из окрестных деревень, пришедшие поклониться мощам евангелиста. В темных одеждах, с ханжески постными, будто заспанными, лицами двигались к собору нескончаемой вереницей богомольцы из дальних селений и городов. Среди них проталкивались, оживленно спорили и смеялись разодетые в атлас и меха коммерсанты, профессиональные игроки в кости и просто богатые бездельники, начинающие свой день со сплетен и гуляний по Пьяцетте.
У самого берега возвышались две колонны из красного гранита. На одной стояла статуя Святого Феодора – первоначального византийского покровителя Венеции, а другая колонна пока была без завершия. Крылатого льва святого Марка – достославный герб купеческой республики – тогда еще не успели водрузить, он появился значительно позже. Небольшое расстояние между колоннами провозгласили местом вольностей: здесь разрешались игры в кости, карты и латрумкулорум. Целыми днями вокруг дощатых столов толпились зеваки, любопытные иностранцы и обезумевшие от губительной страсти несчастные, оставлявшие на игорных столах последнее сольдо.
Марко заметил, что сегодня столы убраны, разочарованные шулера расходятся, а плотники торопливо сколачивают деревянный помост: готовилась чья-то казнь. Это было не слишком редкое, но все-таки привлекающее общее внимание событие. Словно в насмешку пороли, вешали, рубили головы и жгли на кострах тоже здесь, на месте официальной свободы, у сверкающей голубой воды.
Вверху, над кишащей народом площадью, блистала на солнце четверка отлитых из великолепной бронзы коней – произведение гениального скульптора Эллады. Кони украшали когда-то триумфальную арку в Риме, затем византийский императорский ипподром и, наконец, после разграбления крестоносцами Константинополя, в качестве трофея были доставлены на галерею главного собора Царицы Адриатики.
Марко вошел в один из проемов входа, мимо барельефов с орлами, драконами, охотниками, крестьянами, женщинами и детьми, изображенными в жанровых и фантастических сценах. Воссозданный искусством мастера, щедрый, красочный мир действительности и легенд зачаровывал Марко, давал толчок его юному воображению, заставлял задумываться и грезить.
Под могучими сводами, в полумраке и дымке ладана мерцали мраморные колонны, привезенные венецианскими корабельщиками из древних храмов Греции, Сирии и Кипра. На капителях колонн расправлялись раскидистые опахала – вайи, повисали виноградные гроздья, пересекались и множились линии в изощренном сплетении орнамента. За колоннами, в глубокой нише, парчовая завеса скрывала запрестольный образ Пала д’Оро. По большим праздникам образ открывали, и толпа при свете огромных свечей могла созерцать, цветные эмали с эпизодами из жизни святых, Мадонны и Иисуса в резных золотых рамах, украшенных драгоценными камнями.
