Но это уже после войны было. А там… тайник, в котором прячется неизвестный враг, а под рукой только ножницы.
И как, вы думаете, он выкрутился?
А вот как.
Поставил немецкую пластинку. Врубил музыку на всю громкость. А сам бутылку в руки – и к часам. Спрятался за ними и ждет. Ждал недолго. Немец услышал свою музыку и понял это как приглашение: все, мол, спокойно, прошу любить и жаловать. Он даже насвистывал, поднимаясь.
Ну а дальше – главное, не перестараться, рассчитать удар так, чтобы бутылку об голову не разбить и память из «языка» не вышибить.
Это у бати аккуратненько получилось.
Пленника связал, шампанское выпил.
Через неделю к ордену Красной Звезды представили. Батя, когда еще патефон заводил, понял, что там офицер прячется – не будет же командирская краля с солдатней путаться, но чтобы в тайнике целый оберштурмбаннфюрер сидел, да еще с важными стратегическими документами, этого он не ожидал, это чистое везение.
Кстати, и майору Воскобойникову повезло – окажись немец по чину ниже, чем он, – суда офицерской чести не миновать, быстренько бы подрыв авторитета пришили. Но майор и без суда скис. Мало того, что шуточки свои всегдашние позабыл, он и материться перестал. Все чего-то думает, думает. А чего думать? Ордену завидовать не должен – свои в три ряда. Из-за крали расстраиваться – тоже не в его натуре. Но что-то с мужиком случилось. Смотреть больно. Того и гляди, под пулю подвернется. Посоветовались солдаты, которые из старичков – жалко терять боевого товарища в конце войны – и велели бате переговорить с майором, снять камень с его души.
Майор словно ждал его. Безо всяческих прелюдий налил две кружки до краев и говорит: «Езжай, Лука, в командировку в город Сыктывкар, живет там у меня жена законная, и есть подозрение, что не очень она скучает обо мне, езжай и разведай, у тебя нюх на этих тыловых оберштурмбаннфюреров».
Но время-то военное, просто так не проедешь, поэтому выписали батьке командировку на Урал, не помню точно, в какой город, а по дороге он должен был заглянуть куда следует.
У жены майора Воскобойникова в городе Сыктывкаре никакого оберштурмбаннфюрера батя не застал, и тайника у нее в квартире не было. Да и не шибко-то он искал, не с его характером шпионить за чужими женами. Тем более что благодаря этой прекрасной женщине выкроилась ночка домой заскочить. Рискованно, конечно, было, могли и за дезертира принять. Поэтому затемно пришел и до рассвета вышел. Как будто и не было его.
Оттого и принялись соседи и кумушки считать да пересчитывать мои месяцы. Для мужиков аргументы найти нетрудно, а завистливой бабе рта не заткнешь. Мать, бедняжка, на улицу выйти боялась. Сидит и ревет целыми днями. Тут уже и батька испугался, как бы от такой нервной перегрузки дурачок не родился. С маленьким приветом для нас, Петуховых, вроде как норма, но чтобы совсем дурак – это уже излишки, перебор называется. И плюнул он тогда на всю сплетенную свору одним плевком, погрузил свой табор в вагон и айда в стольный город Москву.
Самую малость не доехали, всего триста километров. И во всем я виноват, потерпел бы немножко – и родился б столичным жителем. Куда там – свободушки захотелось. Видать, и вправду маманькино нервное напряжение сказалось на моих умственных способностях…
Пришлось выходить на первой же станции. Еще по дороге в больницу увидел батя, как трактор на буксире полуторку тащит, и понял, что работа для него найдется. На торфоразработке без трактора не обойтись, а трактору без механика… и подавно.
Здесь и завязли.
А вскорости облигация выиграла, так что у меня с самого что ни есть начала – из одной крайности в другую.
Близкие родственники
Играть с государством в азартные игры на деньги – занятие рискованное. Дед мой считал, что карты намного надежнее облигаций. Но деду проще, шулер человек свободный, а советский человек должен быть сознательным. У него выбора нет. Он обязан покупать облигации. И, представляете, – одна выиграла. Маманя с батей на радостях даже к имени моему примеряться начали. Жалели, что мальчик родился, была бы девочка, тогда бы обязательно назвали – Облигация. Но какую-то память о выигрыше оставить хотелось. И они купили радиолу. Возвращаются с базара, а возле самого дома встречают парторга, да еще и с пустыми ведрами. Маманя у меня суеверная, ей что поп, что парторг – все равно примета дурная. Бросила она отца с радиолой и сломя голову – к люльке. А я уже выпал из нее. Лежу на полу и молчу, вот вам и везучий мальчик. Со мной ничего не случилось, а мать чуть от перепугу не умерла. Мне бы извиниться за неудачную шутку, но в полтора месяца говорить еще не умел.
С юмором между нами, Петуховыми, некоторые сложности – не всегда понимаем друг друга. Я уже намекал, что не всю мою родню по кочкам несет, основная колонна катит по наезженной дороге. Тетка моя учительницей в Питере работает, и дети у нее все учителя, даже дочери в галстуках ходят. А мои братаны – оба подполковники: старший летчик, средний – подводник. Но закавыка не в чинах… просто те Петуховы, которые воображают себя нормальными, не то чтобы не любят других Петуховых – любят, наверное, однако считают, что мы их якобы позорим, поэтому стараются держаться подальше. Учителя и подполковники – народ солидный, и от этой самой солидности – немного неуклюжий. Потому и неловкости иногда случаются.
Батя мой приехал в Москву к младшему брату. Подарков огородных полную сумку приволок. Пришел в дом, а квартира на запоре. Скучно стало. И в сортир захотелось. Не бежать же в скверик – понимает, что в столице находится, неудобно родню позорить. Достал из кармана гвоздик. Поковырялся в замке. А вы же знаете, что в механике он кое-что петрит. Пять минут, и вход свободен. Забросил папаня вещички и – пулей – на горшок. Даже дверь за собой не запер. И в ту же самую дверь, чуть ли не следом за ним, врывается наряд милиции. Старуха соседская увидела, как он к замку примерялся, и позвонила, а милиция, на удивление, не задержалась.
Руки в гору! Сдать оружие! Кто такой?
Батя объясняет – к братану, мол, приехал, из провинции, фронтовик бывший… А милиция у нас недоверчивая, особенно к честным людям. Заковали в кандалы, дуло под лопатку – и повели. Шаг вправо, шаг влево – повторение мать учения. Выходят на улицу и нос к носу – с братаном. Батя ему – выручай, мол, Андрюха! А тот видит конвой с пистолетами, морду тяпкой и – мимо своего дома, чтобы со следа сбить. Милиция тоже не глухая – извините, мол, товарищ, не сможете ли опознать задержанного гражданина?
– Не могу, – говорит.
А батя от такой наглости аж заикаться начал, наверное, и лицо перекосило до неузнаваемости. Стоит, бормочет:
– Ты что, Андрюха, родного братана не узнаешь?
– Первый раз вижу, – говорит и перед милицией извиняется.
А милиция – перед ним.
Доставили батю в участок. Допрашивают, но, кроме признанья в грабеже, ничего слышать не хотят. Байками про двоюродных слесарей московских кузнецов они якобы уже сыты.
