Изабель стряхнула с колен остатки ниток и подошла к Гилберту, которому было уже почти пять месяцев. Несмотря на необычное появление на свет, он был очень подвижным и не проявлял никаких признаков болезненности, ни телесной, ни умственной, — наоборот, чаще всего он находился во вполне благодушном настроении. Если он был накормлен, сух и с ним играли, он и не требовал больше внимания, в отличие от старших братьев, которые в свои семь и шесть лет умудрялись везде поцарапаться, влезть во все неприятности, и энергия так и била в них ключом, начиная с момента пробуждения и заканчивая временем, когда их отсылали в постель. Особенно Ричард. Сейчас через открытые ставни она могла слышать его возбужденные крики и ответы его брата.
Изабель нахмурилась. Должно быть, сегодня их урок боевого искусства закончился раньше, или их учитель, Эстас, решил дать им передышку, чтобы они могли побегать на свободе. Но смеющийся мужской голос, различимый среди их криков, принадлежал не Эстасу, и звук этого голоса заставил ее сердце дрогнуть так сильно, что оно будто уперлось в грудь, а дыхание перехватило. Она подбежала к сводчатому окну и выглянула наружу. Эстас стоял в стороне, упершись руками в бока, с широкой улыбкой глядя, как ее сыновья нападают с деревянными мечами на своего отца и Жана Дэрли. Позади них в зал проходили рыцари Маршала, за спинами у них висели щиты, а руки были заняты поклажей.
Собравшись с мыслями, Изабель принялась раздавать распоряжения служанкам. Она не знала, радоваться ей или сердиться из-за того, что Вильгельм не послал к ней вестников предупредить о своем скором прибытии, а решил явиться неожиданно, как осенний шторм, чтобы застать ее врасплох. Отдав распоряжения насчет ванны и провизии, она поспешила вниз, в зал, поправляя на ходу платье.
Когда она, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, появилась на пороге лестницы, ведущей в покои, в зал со двора уже входил Вильгельм, держа в каждой руке по сыну. Собравшись, понимая, что все глаза обращены к ним, но видя только Вильгельма, она вышла вперед, чтобы поприветствовать его. Его плащ и сапоги были в дорожной пыли, сам он был загорелым, стройным, подтянутым и выглядел опасным.
Он увидел ее и отпустил мальчишек.
— Ступайте, — велел он им, — дайте мне встретить вашу мать как полагается.
Толкаясь и улыбаясь, Вилли и Ричард отступили в сторону Вильгельм подошел к Изабель, взял ее правую руку и чинно поцеловал. Он отрастил колючую бороду за время своей отлучки. Выражение его глаз было таким, что ее сердце замерло.
— Милорд, добро пожаловать домой, — произнесла она так же чинно, хотя и ответила ему пламенным взглядом. — Если бы вы послали вестника, мы бы лучше подготовились к вашему приезду.
— И зря. Я хотел сделать сюрприз, — он обернулся, чтобы взять из рук слуги кубок с вином. Сделав маленький глоток, он передал его Жану Дэрли, который, отпив, передал его другому рыцарю.
— Тогда сюрпризом будет ваш ужин — в зависимости от того, что у нас есть, — ответила Изабель, но она уже смеялась.
В его присутствии она чувствовала легкое головокружение, будто от вина. После долгой разлуки всегда так бывало. Желание, подавляемое столь долго по необходимости, словно просыпалось.
— Ну, после крысиных хвостов и вареных червяков, нам все, что ни подадут, покажется манной небесной, — сказал он и, подмигнув сыновьям, направился к лестнице. По всему залу жены, возлюбленные и дети встречали своих мужчин, и звук счастливых, веселых голосов наполнил и согрел так долго пустовавшую комнату.
— Неужели было так плохо? — спросила Изабель.
— Иногда, — уклончиво ответил Вильгельм. Войдя в покои, он кивнул служанкам Изабель и склонился над колыбелью, чтобы взглянуть на спящего ребенка. Новости о рождении и крещении Гилберта он получил еще на поле боя. Уже третий сын. Будет кому сохранить фамильное имя.
— Он решил прийти в мир ногами вперед и напугал всех. Мы боялись, что он мертворожденный, но с тех пор он исправился, — сказала Изабель, подойдя к нему. — Из рассказов, что я слышала о временах, когда ты был оруженосцем, могу сказать, что он в тебя.
— В каком смысле? — Вильгельм выглядел удивленным.
— Говорили, что ты не делал ничего, только спал и ел, за что и получил прозвище Обжора.
— Это несправедливо, — запротестовал Вильгельм. — Ну да, я любил поесть и поспать, когда получалось, а кто в молодости этого не любит? Но мне приходилось работать, чтобы это заслужить.
— Тем не менее, ему это прозвище подходит. У него уже прорезался первый зуб, и он начал есть кашу. Я на прошлой неделе наняла кормилицу.
Вильгельм ничего не ответил, но его тело отреагировало немедленно. Изабель нравилось самой выкармливать детей, по крайней мере, какое-то время, для нее это было в равной мере радостью материнства и обязанностью. Ее дети были де Клерами по крови, и то, что она их кормила, пока не приходила пора отлучать их от груди, было им только на пользу. Однако Церковь объявляла грехом любовное соитие между кормящей женщиной и ее мужем. И, хотя они с Изабель иногда нарушали этот запрет, чувство вины мешало им. Поэтому всегда было облегчением, если удавалось взять кормилицу, особенно после долгого сухого лета.
Он почувствовал слева от себя еще чье-то присутствие и встретился взглядом с большими безмолвными глазами своей трехлетней дочери. Он стояла, слегка прикусив нижнюю губу, словно не зная точно, кто он такой и как она должна на него реагировать. Он присел на корточки, чтобы их взгляды оказались на одном уровне. У нее были такие же, как у него, глубокие, как зима, глаза и каштановые волосы с медным отливом. Веснушки украшали ее изящный носик, а на подбородке был след от пыли. Он мягко стер его рукой.
— Ну и как дела у вас, молодая леди? — торжественно спросил он.
Махельт скорчила рожицу и хихикнула. Он вручила ему своих кукол, чтобы он мог полюбоваться ими. Двух из них он раньше не видел: ребенка, свернувшегося калачиком, и рыцаря в плаще и с зелено-золотым щитом.
— Кто это? — спросил он.
— Это ты, — ответила она, уставившись на него как на слабоумного.
— Я думал, я у тебя уже есть, — сказал он.
— Да, но тот — это когда ты мой папа и когда ты дома. А этот — когда тебя нет. В следующий раз мама сделает мне короля.
Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться, в то же время чувствуя легкую грусть. Он подхватил ее на руки:
— Но теперь я дома, солнышко.
— Да, но ты же опять уедешь, — она потрогала его богато расшитый ворот.
— Но ненадолго же… и у нас будет много времени, чтобы делать королей, и королев, и принцесс.
— И еще малыша? — спросила она с широко открытыми глазами.
Он чуть не поперхнулся смехом.
— Ну, об этом надо просить твою маму, — сказал он, с усмешкой глядя на жену.
Обернув полотенце вокруг бедер, Вильгельм вылез из ванны. Изабель промокнула полотенцем его грудь и спину и внимательно посмотрела на него. Помимо шрамов от ран, полученных в молодости, когда он искал славы на турнирах и на поле битвы, она с сожалением отметила новые, в основном синяки, начинающие желтеть. А поскольку сейчас он был старшим командиром и стратегом, синяков не должно было быть вообще.
