Дверь снова захлопнулась, и фургон с ревом выскочил с парковки.
Женщина с трудом, помогая себе руками, поднялась на колени и попыталась понять, что происходит: Грейс кричала, Женевьева плакала, обе были перепачканы чем-то красным. А еще она поняла по запаху и вкусу на губах, что у нее действительно идет кровь. Она повернулась и увидела крупного мужчину, сидевшего за рулем и отделенного от них металлической сеткой. Она крикнула:
– Прекратите это, остановитесь! Прекратите! Стойте!
Однако водитель, не обращая на ее крики ни малейшего внимания, завернул за угол, потом повернул еще раз.
– Мама, мне больно, – сказала Женевьева, и Энди посмотрела на дочерей, которые стояли на четвереньках.
На лице Грейс застыло грустное выражение побитой собаки; она словно знала, что когда-нибудь этот мужчина за ней придет.
Энди посмотрела на дверцы фургона в надежде отыскать возможность выбраться, но вместо ручек обнаружила надежно привинченные металлические пластины. Она перекатилась назад и изо всех сил ударила ногой в дверь, но та даже не дрогнула. Энди не сдавалась и продолжала упрямо бить по ней ногами, потом к ней присоединилась Грейс, за ней Женевьева, но дверь не поддавалась. Женевьева вдруг завизжала и никак не могла остановиться. Энди колотила ногами по двери, пока у нее не закружилась от усилий голова, и, задыхаясь, она повторила три или четыре раза, обращаясь к Грейс:
– Мы должны выбраться, должны выбраться, должны выбраться…
В этот момент мужчина на переднем сиденье начал хохотать, громко, как смеются дети на карусели, и его голос заглушил крики Женевьевы; этот жуткий смех в конце концов заставил всех троих замолчать, и они увидели в зеркале глаза похитителя, когда он сказал:
– Вам отсюда не выбраться. Я об этом позаботился. Я все знаю про двери без ручек.
Они в первый раз услышали его голос, и девочки отшатнулись, словно от удара. Энди с трудом поднялась на ноги, но ей пришлось наклонить голову в низком фургоне, и только сейчас она сообразила, что потеряла туфли и сумочку. Впрочем, она увидела сумочку на переднем пассажирском сиденье. Интересно, как она туда попала? Энди попыталась восстановить равновесие, ухватившись руками за металлическую сетку, и ударила ногой в боковое окно. Ее пятка попала в стекло, и оно треснуло.
Фургон тут же съехал на обочину, остановился, мужчина повернулся к Энди, поднял пистолет калибра 0.45 и злобно прорычал:
– Разобьешь мое гребаное окно, и я прикончу твоих гребаных детей.
Энди видела только половину его лица, но неожиданно ей пришла в голову мысль, что она знает этого человека. Только вот выглядел он иначе. Где она его видела? Энди снова опустилась на пол фургона, а мужчина взялся за руль, и фургон отъехал от тротуара.
– Разбей мое долбаное окно… – бормотал он. – Разбей мое окно…
– Кто вы? – спросила Энди.
Ее вопрос, казалось, разозлил его еще сильнее. Кто же он такой?
– Джон, – ответил он сердито.
– Джон, а дальше? Чего вы хотите?
Какой Джон? Черт возьми, какой Джон?
– Ты знаешь, какой, черт возьми, Джон.
У Грейс из носа шла кровь, в глазах застыл животный страх; Женевьева скорчилась в углу, и Энди безо всякой надежды спросила:
– Джон, а дальше?..
Мужчина оглянулся через плечо, и женщина увидела, что в его глазах вспыхнула ненависть; потом он поднял руку и стянул с головы парик из светлых волос.
Прошло полсекунды, и Энди выдохнула:
– О нет, только не Джон Мэйл…
Глава 02
Невероятно холодный дождь скорее раздражал, чем был настоящей непогодой. Случись такое двумя месяцами позже, на улицах бушевал бы настоящий ледяной ураган, и на тротуарах лежал бы слой снежно-ледяной каши по щиколотку, ходить по которой – настоящее испытание. Марси Шерилл много раз доводилось работать в таких условиях, и ей это совсем не нравилось, поскольку постоянно приходилось помнить о мерзостях вроде ледяных надолбов, присыпанных снегом, и прочем. Зато дождь, пусть и очень холодный, смывал с улиц грязь. Шерилл посмотрела на ночное небо и подумала: «Иногда в нашей жизни случаются и маленькие радости».
Она стояла в свете фар машины криминалистов, засунув руки в карманы плаща и глядя на ноги мужчины, лежавшего на земле. Они торчали из-под задней дверцы «Лексуса» кремового цвета, с сиденьями из натуральной кожи. Каждые несколько секунд ноги конвульсивно дергались.
– Что ты там делаешь, Хендрикс? – спросила она.
Мужчина ответил что-то неразборчивое.
Напарник Шерилл наклонился, чтобы расслышать его ответ.
– Мне кажется, он сказал: «Душу́ цыпленка». – Дождь стекал с его шляпы, но каким-то непостижимым образом не попадал на кончик абсолютно сухой сигареты. Он подождал реакции мужчины, лежавшего под машиной, – прямо истинный христианин, – но ничего не дождался и пробормотал, выпрямляясь: – Вонючий придурок.
– Скорей бы это дерьмо закончилось, – сказала Шерилл и снова посмотрела на небо.
«“Нэшнл энквайерер”[6]был бы от этого в восторге», – подумала она. Такое небо вполне может создать образ Сатаны. Рваные черные тучи проносились сквозь огни Петли, подсвеченные снизу уродливым алым мерцанием полицейских машин.
Дальше по улице, за их строем, стояли фургоны телевидения, которые терпеливо не обращали внимания на потоки дождя, а репортеры толпились вокруг, глядя на Шерилл и копов, стоявших около «Лексуса». Наверняка простые операторы и журналисты, в то время как настоящие таланты прятались внутри, чтобы не испортить макияж.
Марси, дрожа от холода, опустила голову и смахнула капли воды с бровей. Когда-то у нее была клеенчатая шляпа от дождя, но она ее потеряла на каком-то другом месте преступления во время очередного ливня или дождя со снегом, или… Рано или поздно, она все равно промокала до нитки, и неважно от чего.
– Зря шляпу не взяла, – сказал ее напарник, которого звали Том Блэк и который был голубым, но не слишком это афишировал. – Или зонтик.
Когда-то у них и зонтик был, но его они тоже потеряли. Или, что более вероятно, его прибрал к рукам кто-то из копов, умевших отличить классный зонт от паршивого. Шерилл чувствовала, как ледяная вода стекает ей за шиворот, и жутко злилась, потому что часы показывали половину седьмого, она работала, а ее муж развлекал своими суперостроумными шуточками официантку в «Эпплби».
А еще Шерилл раздражало, что Блэк был совершенно сухим и не мерз, в то время как она промокла насквозь, а он даже не предложил ей шляпу, несмотря на то, что она женщина.
Но еще больше ее злило то, что если бы он ей предложил шляпу, она бы отказалась, потому что была одной из двух женщин в убойном отделе и никак не могла отделаться от желания доказывать всем вокруг, что она в состоянии за себя постоять, хотя прослужила в полиции двенадцать лет, в форме и гражданской одежде, работала под прикрытием и занималась наркотиками и преступлениями на сексуальной почве, – и вот теперь наконец перешла в убойный.
