В общем, плачевный вывод напрашивается сам собой – «типичная беременная». А еще точнее – «сделала все, что могла, в сложившихся обстоятельствах».
Я в ужасе разглядываю свое отражение. Нет, та, что смотрит на меня из зеркала, вовсе не я. Это просто какая-то чудовищная ошибка, зловещий бермудский треугольник, соединивший в себе дурную прическу, дурное платье и дурацкие мужицкие туфли. Я понимаю, что для начала должна успокоиться и обрести состояние равновесия.
Пробую провести эксперимент.
– Привет! Меня зовут Луиза Канова. Мне тридцать два года, и я не беременна. – Мой голос эхом отдается в стенах пустой туалетной комнаты.
Но эксперимент не удался. Я совсем падаю духом и начинаю паниковать. Тогда я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь положительном, но перед глазами у меня почему-то мелькают сотни и тысячи холеных и лоснящихся черных и белых лиц. Ощущение только одно – будто я не одной с ними породы.
Внезапно дверь у меня за спиной открывается, и и туалет входит Мона.
Мне хочется рвать и метать, только одно слово сейчас уместно – «картошка».
Она театральным жестом опирается руками о раковину.
– Луиза, я только что узнала. Но уверяю тебя, она не имела в виду вообще ничего такого. К тому же она слепа, как летучая мышь.
Ну почему?! Почему он ей все рассказывает?
– Спасибо, Мона. Вы очень внимательны.
– Кстати… – Она приближается и двумя аккуратно наманикюренными пальчиками убирает волосы с моего лица. – Если хочешь, я могу дать тебе телефон моего парикмахера. Весьма толковый парень.
На выходе меня ждет муж. Он протягивает мне пальто, и мы уходим с вечеринки в полном молчании, менее чем через полчаса оказавшись на том же самом месте Трафальгарской площади. Выискивая свободное такси, он достает из кармана пачку сигарет и закуривает.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Курю, – отвечает он.
Для справки поясню – мой муж не курит. Я решаю не вступать в дискуссию.
Вдалеке показывается желтый огонек такси, оно движется в нашу сторону, и я начинаю отчаянно махать ему. Сгущается туман. Такси тормозит, и мы забираемся внутрь машины. Мой муж брякается на заднее сиденье, потом наклоняется вперед, чтобы опустить оконное стекло.
Мне вдруг хочется как-то развеселить его, обнять или чтобы он меня обнял. В конце концов, кому какое дело, как я выгляжу, и какая разница, что они все думают по этому поводу? Он все равно любит меня. Я придвигаюсь к нему и кладу ладонь на его руку.
– Милый, а ты правда считаешь, что я… выгляжу нормально?
Он сжимает мою руку.
– Послушай, Тыковка, ты выглядишь просто прекрасно. Как, впрочем, и всегда. И не обращай ты на нее внимания. Она скорее всего просто завидует твоему возрасту и тому, что ты замужем.
– Точно, – охотно соглашаюсь я, хотя и не слышу того моря комплиментов, на которое рассчитывала.
Он снова сжимает мою руку и целует меня в лоб.
– А кроме того, ты же знаешь, что мне нет никакого дела до всей этой чепухи.
Такси проносится по ночным улицам, и, пока я вдыхаю задувающий в лицо холодный ветерок, в голове у меня копошится одна-единственная, но упрямая мысль. «Да, тебе-то нет дела, зато мне есть».
Что такое элегантность?
Это некая гармония, почти то же самое, что красота, с той лишь разницей, что последняя чаще дается природой, в то время как первая представляет собой плод искусства. Если бы мне позволили обозначить этим звучным словом столь второстепенное искусство, я бы сказала, что превращение обычной женщины в элегантную является главной задачей всей моей жизни.
Женевьева Антуан Дарио
Это была тоненькая, в невзрачной серой обложке книжечка, так и называвшаяся – «Элегантность». Она затерялась между толстенным, явно никогда никем не читанным томом по истории французской монархий и замусоленным чуть ли не до дыр изданием «Влюбленных женщин» Д.Х. Лоренса. Гораздо тоньше других книг, она была к тому же больше обычного формата и гордо возвышалась над своими соседками по полке. Тисненые буковки заголовка на серебристой обложке поблескивали, словно золотая монета на дне прозрачного ручья.
Мой муж считает мое увлечение букинистическими магазинами нездоровой страстью. А еще он утверждает, что я слишком много времени провожу в грезах и мечтаниях. Не знаю, поймете ли вы, что это за удовольствие – откопать на запыленных книжных полках какое-нибудь бесценное сокровище, но это действительно страсть, граничащая с умопомешательством, и она понятна только посвященным.
Только им, этим решительным и энергичным людям, знакомы определенные физические законы, царящие в букинистических магазинах, законы дикие, необузданные, хаотические и столь же не поддающиеся оспариванию, как, например, закон всемирного тяготения. Д.Х. Лоренс, изданный в бумажной обложке, формирует не менее пятидесяти пяти процентов общей товарной массы любого книжного магазина. По тому же закону природы остальные сорок пять процентов обязательно включают в себя по меньшей мере пару полок литературоведческих исследований «Потерянного рая», а в хранилище, в подвале, целое помещение непременно будет отдано книгам военно-исторической тематики, которыми лишь по чистому совпадению интересуется мужчина, перешагнувший за семьдесят. (Мои личные наблюдения показывают, что это всегда один и тот же мужчина. Не важно, как быстро добираетесь вы от одного книжного магазина до другого – к моменту вашего прихода он уже там. Он забыл о войне что-то, чего не найдешь ни в одной книге, и теперь, как герой греческой мифологии, обречен скитаться от одного книгохранилища к другому в поисках воспоминаний о лучших – а может быть, худших – днях его жизни.)
Современные книжные магазины начисто лишены этого романтического шарма. Они работают строго «от и до», снабжены центральным отоплением, а покупатели в них сплошь молодая публика. Эти свежевыбритые юнцы в черных футболках сторонятся как подвальных хранилищ, так и низвергнутых с небес древнегреческих героев в заношенных твидовых костюмчиках. Здесь вы не увидите собачонку или кошку, жмущуюся к допотопной батарее, и не почувствуете ядовитого запаха грибковой плесени, который мог бы исходить как от сложенных неровными стопками томов, так и от самого хозяина. В магазин Уотерстоуна люди приходят и уходят, а у букинистических лавок есть свои поклонники, настоящие пилигримы. Слова «давно не печатается» служат призывом к оружию для тех, кто ищет чашу Святого Грааля, сотворенную из бумаги и чернил.
Я протягиваю руку и осторожно беру книгу с полки. Присев на стопку военных мемуаров (она может развалиться, если сделать это неаккуратно), я открытие титульный лист.
Читаю красиво выведенные буквы:
Женевьева Антуан Дарио
Элегантность
И подзаголовок:
