Хотя, может, это не имеет ничего общего с ее привлекательностью и это странное желание просто вызвано чувством вины, которое не покидает его с той секунды, как он переступил порог родного дома?
— Если будешь продолжать в том же духе, рискуешь заполучить головную боль.
— Не понял. — Он недоуменно посмотрел на нее.
— Должно быть, проблема, над которой ты только что ломал голову, и впрямь так сложна. Ты так сильно наморщил лоб, — с мягкой улыбкой пояснила Колин.
Это высказывание застало его врасплох. Давненько он не слышал от людей, чтобы они говорили то, что думают. В кругу, в котором он теперь вращался, откровенность была не в почете.
Колин негромко рассмеялась.
— Представь себе, — кивнул Эймон.
— Это твоя вина, — заявила она, вытирая пот со лба.
— Да.
Она зашла в следующее стойло и легонько стукнула лошадь по груди, заставляя ту отступить на шаг. Только после этого она развила свою мысль дальше:
— Ты такой замкнутый, что в твоем присутствии люди поневоле начинают бояться говорить и если уж говорят, то в основном по делу.
— К твоему сведению, я общаюсь с людьми каждый день. Работа у меня такая.
Эймон задумался. Действительно, когда в последний раз он болтал с кем-нибудь ни о чем, просто так?
— Эй, — окликнула она его, выглядывая из стойла. — Ты совсем мне не помогаешь. Ты только думаешь, что помогаешь.
Он толкнул тачку дальше.
Колин молча работала.
Эймон был вынужден признаться, что Колин пробудила в нем любопытство. Интересно, она на самом деле так независима и уверена в себе или только хочет казаться таковой? У него было странное предчувствие, что ларчик, в котором она прячет свои секреты, не так-то просто открыть. Хорошо, что ему нравится разгадывать загадки. Вообще-то, он не планировал оставаться в Ирландии надолго, но ради этого он может пересмотреть свои планы. Потому что Колин беременна. И это делает ее для него недоступной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Она не выспалась.
Конечно, можно винить в этом ребенка. Хорошо винить кого-нибудь, кто не может себя защитить. Потому что львиная доля в том, что она мучилась бессонницей, принадлежит не ребенку. Если уж и кого следует за нее винить, так это Эймона Мерфи.
Вот кто виноват в том, что она то проваливалась в беспокойный сон, то просыпалась, и ее сны были ярко эротичными. И это в ее положении!
Колин вышла во двор и, поглаживая живот рукой, направилась к конюшне. Ребенок толкался, грозя проделать дырку в пупке.
Это создавало определенный дискомфорт. Почти боль, которая не показалась ей такой уж сильной в сравнении с болезненным уколом, который она испытала, завернув за угол.
В компании ее помощниц находился Эймон, и сейчас он отнюдь не был сдержанным. Наоборот, он весело перебрасывался с девушками словами, полностью их очаровав.
Из ее легких словно выпустили весь воздух. Сколько раз в прошлой жизни она наблюдала подобную картину, от которой у нее на глаза наворачивались слезы? Да, наверное, почти ежедневно, а иногда и не один раз в день. От нее не укрылось, как одна из девушек словно случайно выставила вперед бедро и что-то кокетливо спросила.
Давно забытая ревность нашла путь к ее сердцу, заставив его болезненно сжаться. Тут ее заметили. Одна девушка шепнула что-то остальным, и они сразу же разбежались в разные стороны.
— Доброе утро, — поздоровался Эймон, не без интереса ее оглядывая.
Ей отчаянно захотелось, чтобы на время к ней вернулась ее прежняя фигура и она могла бы так же непринужденно выставить вперед бедро. В ее мечтах Эймон всегда представлялся рыцарем на белом коне (хотя лошади оставляли его равнодушным, в отличие от нее), а сама она была прекрасна, обольстительна и неотразима. Без выпирающего вперед живота и опухших ног.
— Ты выглядишь усталой, — закончив осмотр, сообщил Эймон.
— Явная ложь, — улыбнулась она. — Потому что я чувствую себя как полудохлая кляча.
— Я только что попросил девушек ненадолго задерживаться по вечерам, чтобы помочь тебе, пока ты не родишь,— вдруг сказал он.
Она нахмурилась.
— Зачем ты вмешиваешься? — Круговые поглаживания живота прекратились. — Мы ведь уже об этом говорили. Слава богу, я не инвалид и ни в чьей помощи не нуждаюсь.
Не дожидаясь его ответа, она пошла дальше.
Эймон нагнал ее и, глядя на ее недовольное лицо, сказал:
— Я пытаюсь помочь.
— Это лишнее, — не останавливаясь, бросила она.
— Сегодня я бегло осмотрел ферму. Похоже, помощь тебе не помешает, — негромко заметил он.
Эти слова пригвоздили ее к месту. Она медленно повернулась и посмотрела ему в лицо:
— Вот, значит, как ты заговорил. Где же ты раньше был, мистер Перекатиполе?
Улыбка сбежала с его лица.
Колин не стала слушать свой внутренний голос, убеждавший ее не вмешиваться. Ее глаза засверкали от гнева, когда она продолжила:
— Пока ты был у черта на куличках, некоторые, в отличие от тебя, вкалывали! Хотя, между прочим, это не мое наследство.
Его глаза сузились. Он надвинулся на нее настолько, насколько позволял ее живот. Склонившись над ней, Эймон отчетливо произнес:
— У черта на куличках я еще не был, но, если бы знал, в каком плачевном состоянии находится ферма, я бы, не раздумывая, помог, ведь она так много значила для моего отца. Но я не знал всего состояния дел, потому что отец ни разу об этом не упомянул. Я бы сделал все что угодно, стоило ему только меня попросить.
Колин задрала подбородок, чтобы видеть перед собой не его губы, а глаза. В ответ на его близость ее пульс участился, а сердце стучало, как паровой молот. Но видеть его глаза так близко от себя также превратилось в испытание, потому что вокруг зрачка она заметила золотистые искорки, которые сейчас гневно вспыхивали. Это только подлило масло в огонь.
— Я говорила не о деньгах. Нам бы не помешала некоторая сумма, но все-таки деньги не главное. Главное то, что значила эта ферма для наших отцов. Они вложили в нее свою душу, а ты хочешь откупиться деньгами. К тому же не денег ждал от тебя твой отец.
— В данном случае ожидать от меня любви было бы, по меньшей мере, глупо, а вот от денег проку было бы несравненно больше. Миром правят не любовь, а деньги. — Он саркастически улыбнулся.
— Это я знаю. — Ее улыбка могла поспорить с его.
Колин повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку. Его хватка была сильной, хотя и не причиняла особой боли, поэтому о том, чтобы вырвать свою руку, не было и речи. Она посмотрела ему в глаза и Многозначительно кивнула вниз.
