– А что, чудесное имя, Брайен, – укоризненно заметил Роджер.
– Испанское, – пояснила Равена.
– Точно. Только увидел тебя, как сразу подумал: вот испанская милашка, – произнес Брайен на деревенский манер.
– У нас это имя в роду, – рассмеялась Равена. – Мой прапрапрадед – может, одно или два «пра» я упустила – служил в Непобедимой Армаде, потерпевшей крушение в Ирландском море. Его вынесло на берег без сознания, и его нашла дочь Великого Ши – мой отец происходит из гэльского королевского рода. Она выходила его, и они поженились.
У Брайена в глазах заплясали огоньки.
– Итак, у вас в жилах течет горячая испанская кровь, мисс Равена?
– Брайен! – Брат бросил на него испепеляющий взгляд. – Что у тебя за манеры?
– Извини, милашка, он прав. Я просто неотесанный мужлан. Видишь ли, братишке вместе с его собственными хорошими манерами достались и мои. Он у нас настоящий денди. Родился на полчаса раньше меня, так что номер первый достался ему.
У Роджера сжались кулаки. Он с такой откровенной ненавистью посмотрел на брата, что Равене даже страшно стало. Да, эти двое не очень-то любят друг друга, подумала она.
– У вас потрясающая форма, – сказала Равена, меняя тему. – Вы из какой школы?
– Дублинская королевская кавалерийская академия, – сказал Роджер. – Второй класс. А вы учитесь в школе?
Равена почувствовала, что снова краснеет.
– Нет, у меня домашние учителя. Но когда исполнится четырнадцать, пойду в старшие классы. Сейчас мне двенадцать, – приврала она.
– Ну как же, ври больше, двенадцать, – насмешливо фыркнул Брайен. – Смех да и только. Это нам с Роджером по двенадцать, а ты рядом с нами ребенок.
Равена надменно вздернула подбородок и сморщила нос:
– Не могу не согласиться, Брайен, вы действительно неотесанный мужлан. Не пригласите меня потанцевать, Роджер?
Тот поклонился и предложил ей руку:
– Почту за честь.
Глядя, как эти двое входят в круг пар, кружащихся под звуки вальса Штрауса, Брайен снова презрительно фыркнул.
– Посмотрим, какова ты будешь через пару-тройку лет, – негромко пробурчал он, не спуская с Равены глаз, до тех пор пока она не исчезла из виду где-то в районе возвышения, на котором играл оркестр.
* * *
Итак, с самой первой встречи отношения в этом треугольнике установились на долгие годы вперед.
Роджер, златокудрый, всегда был вежлив и предупредителен – настоящий джентльмен в полном смысле этого слова.
Брайен, темноволосый, – буян, невежа, неукротимый задира, – совершенно не умел прилично вести себя в обществе. Все лето он, казалось Равене, с каким-то садистским удовольствием всячески задирал и преследовал ее; доходило даже до того, что, разыгравшись, таскал за волосы и швырял на землю. Тогда Равена этого не понимала, но Брайен вел себя отвратительно не только ради того, чтобы позлить ее, но и пытаясь произвести впечатление. Особенно это касалось его совершенно немыслимой речи.
Вот он смеется, забавляется вовсю, а мгновение спустя становится мрачен и задумчив.
Когда Равена как-то спросила, откуда эти необъяснимые перепады в настроении, он серьезно ответил:
– Я – ирландец. Мой предок – Рыжий Хью О’Нил, первый граф Тайрон, ты у нас не одна королевской крови. Мы – странный народ и любим предаваться темным мечтаниям.
Поднимаясь некоторое время спустя в дамскую комнату, расположенную на втором этаже резиденции вице-короля, Равена увидела Брайена, приникшего ухом к соседней двери. Заметив ее, он прижал палец к губам:
– Тихо, у них там сэр Чарлз Тревельян, канцлер английского казначейства. Гнусная, доложу тебе, личность.
Равена заглянула в узкую щель между косяком и неплотно прикрытой дверью.
– Это как раз он сейчас говорит, – пояснил Брайен.
Сэр Чарлз был высоким мужчиной с пышными усами, в мундире бригадира драгунского полка.
– Я лично против этого Акта о бедных. Он только поощряет лентяев и бездельников.
– Сэр Чарлз, – вежливо возразил герцог Ольстерский, – неплохо бы вам поездить по сельским районам, особенно на западе. Возьмите хоть Голуэй – да это же просто сплошное кладбище. Люди там мрут как мухи. Их хоронят в общих могилах. Куда ни глянь, мужчины и женщины на себе волокут покойников.
Высокий широкоплечий мужчина с темными волосами и грубым, словно из известняка вырубленным лицом поддержал герцога:
– Да, сэр Чарлз, это надо увидеть своими глазами.
– Это мой отец, – прошептал Брайен.
– В прошлый четверг мне встретился мужчина, он буквально полз вдоль дороги. Настоящий скелет. Я остановил экипаж и спросил, не могу ли чем-нибудь помочь ему. Он поблагодарил и сказал, что добирается до католической церкви в полумиле отсюда, чтобы умереть на освященной земле.
– Полно, дружище. – Сэр Чарлз поднял брови. – Не хотите же вы сказать, что посадили его к себе в экипаж?
– Именно так я и поступил.
Сэр Чарлз недоверчиво покачал головой:
– Считайте, что вам крупно повезло, сэр, если не заразились какой-нибудь мерзостью от этого существа.
– Существа? – В разговор вступил мужчина, чья фигура и изборожденное морщинами лицо выдавали многолетние страдания. – Так, стало быть, вы к нам относитесь, сэр Чарлз? Что-то в этом роде я читал на прошлой неделе в передовице «Таймс». Как же там говорилось? «Нам остается только радоваться, что вскоре на берегах Шаннона останется так же мало ирландцев, как краснокожих на берегах Гудзона». Такова и ваша позиция, сэр?
– Что это, интересно, за старикан? Этого англичашки он, во всяком случае, не боится, – прошептал Брайен.
– Да он и людей поважнее сэра Чарлза не боится, – снисходительно бросила Равена.
– А тебе откуда знать, малявка?
– Оттуда. Он мне четвероюродный дядя. Даниел О’Коннел. Тот самый.
Брайен резко повернулся к ней. Глаза у него округлились, рот широко открылся от изумления:
– Как ты сказала? Тот самый Даниел О’Коннел? Перестань меня разыгрывать.
Но сэр Чарлз сразу же подтвердил слова Равены.
– Господин О’Коннел, подобную бездушную и дерзкую позицию я, естественно, не разделяю. – Сэр Чарлз извлек небольшую золотую табакерку, высыпал на ладонь горстку ароматного табака, ловко клюнул своим длинным носом и откашлялся. – Тем не менее нельзя, на мой взгляд, не видеть в картофельном голоде и эпидемиях, уносящих ежегодно сотни тысяч жизней, некоего божественного промысла.
– Позвольте уточнить: число умерших приближается к миллиону, и конца этому не видно, – заметил О’Коннел.
