Николка остановился.
— Ну да, — фыркнул он. — Вот еще.
— Я серьезно, ты подумай на досуге. Он у тебя будет большой.
— Кто будет большой?
— Досуг. Не кто, а что, — ответила Надя, вороша светлые волосы на затылке Николки. — Ты ведь умный мальчик.
— Так все говорят. Я умный, как моя мама. — Он засмеялся и дернул ее за руку. — Говорят: твоя мама лучше всех училась в школе.
— Это правда. Я закончила школу с золотой медалью.
— Я тоже хочу.
— Ну так за чем дело стало? Давай.
— А ты правда думаешь, что я ищу фигурку, которую не положили в шоколадные яйца? — вдруг спросил Николка, словно наконец-то до него дошло.
— Очень может быть, — кивнула Надя. — Так что ты умерь свой пыл.
Мальчик нахмурился. Надя засмеялась.
— Я хотела сказать, ешь поменьше шоколадных яиц. И если слон есть, то когда-нибудь он тебе попадется… Но если ты будешь есть все подряд, это совсем не значит, что тебя ждет успех… Знаешь, Николка, нельзя хотеть чего-то слишком сильно…
Вспоминая свой разговор с сыном, Надя подумала, что не только Николка ищет того, чего, может быть, не существует. А она сама? Но как трудно отказаться, когда кажется: вот, вот оно. Еще одно усилие — и ты у цели.
Странное дело — вспоминая о Копчагае, Надя видела перед собой не город, не свою крошечную квартирку в заводском доме, не завод, а подругу Марию — девушку-акына.
— Такого не бывает, — сказала Надя, когда узнала, что в гостях, куда ее пригласили, будет девушка-акын. — Акыны — это мужчины. И потом, ее зовут Мария? — спрашивала она с сомнением. — Значит, она русская?
— Бывает, — уверяли ее. — И она наполовину русская. У нее отец казах.
У них с Марией началась странная дружба. Иногда Наде становилось не по себе, она вздрагивала и внутренне холодела, когда Мария брала свой инструмент — деревянную домбру, похожую на грушу, и начинала петь. Она пела о том, что было на душе у Нади.
Однажды Мария спела ей совершенно невероятное: Надя поедет в Москву… Длинная зеленая ящерица, которая будет извиваться по железной тропе, принесет Наде любовь… Надя узнает свою любовь по голосу. Как узнала по голосу и ее, Марию. Тот голос скажет ей что-то важное, что изменит ее жизнь навсегда… Надя найдет свой дом, но взамен отдаст свое сердце…
Когда Надя собралась уезжать из Копчагая, она и не вспомнила о предсказании Марии. Она давно знала, что ей придется уехать. Хотя бы ради сына. Николай должен учиться в русской школе. И лучше всего в Москве. Потому что после окончания московской школы гораздо проще поступать в институт. Она знала это по себе — после сельской школы ей пришлось попотеть, чтобы попасть в энергетический.
Но подумать только — Надя улыбнулась себе в зеркало, подкрашивая коричневой тушью ресницы, слова Марии… сбываются? Нет, нет, не стоит торопиться. Она засунула кисточку в футляр и с силой повернула, закрывая его. Раздался хруст. Ну вот, сломала, огорчилась Надя. И сказала себе: «Полегче!» Потом положила тушь в бордовую косметичку. Впрочем, кое-что из предсказаний Марии уже можно принять за правду.
Надя поправила воротник блузки из искусственного шелка, которая ей удивительно шла по цвету и по стилю. Крепко сжав пальцами кончик воротника, она заставила его смотреть в нужную сторону. Потом встала, повернулась боком к зеркалу, проверяя, хорошо ли сидят брюки и не вырисовываются ли контуры трусиков — она терпеть этого не могла на других, а на себе — тем более. Все в порядке, довольно улыбнулась Надя. Потом сунула ноги в желтые кожаные мокасины и нацепила на плечо коричневую сумку.
— Клавдия Михайловна, я поехала!
— Удачи, Надя, — коротко бросила тетка, не отрываясь от своего дела. Она стояла на веранде и наливала воду в пол-литровую баночку, куда собиралась поставить отросток девичьего винограда. Клавдия Михайловна не первый год упорно шла к своей цели увить девичьим виноградом весь дом. И уже весьма преуспела в этом — голой осталась только северная сторона деревянного строения.
2
— Кира, приготовься, тебе придется заняться девушкой. И как следует, пожалуйста… — Саша вкрадчиво улыбнулся и посмотрел на Киру «особенным» взглядом.
— Опять? — Коротко стриженная черноволосая женщина с обманно-сонным выражением лица повернулась к Артемову. — Саша, ну когда ты наконец утомишься?
— Не слышу искренности в голосе. В нем нет огня, — засмеялся тот, а Кира не сводила глаз с его губ. — И потом, что значит опять? У нас с Игорем сегодня эфир. Ты понимаешь, что это будет за эфир? Он взорвет всех и вся! Он…
— Перестань хвастаться! — Кира командно подняла руку. — Едва я переступила порог студии после отпуска, мне про вашу программу все уши прожужжали. Сенсация… Потрясение основ… Новье… Всего и не вспомнить.
— Но это правда, Кира. И ты увидишь… — подмигнул он. — Программа, после которой к Игорю будут стоять в очереди все, все… — Он хотел добавить что-то еще, но наткнулся на холодный взгляд Киры. — В общем, ты должна поработать. — И произнес эту незатейливую, проходную фразу таким неожиданно холодным тоном, что Кира вздрогнула.
«Отвыкла», — насмешливо осудила она себя. Но он всегда был такой. Когда был ее. Таким и теперь остался, когда уже не ее.
Кира выпрямилась и прямо посмотрела ему в глаза. Что ж, Александр Артемов такой, какой есть. То горячий, как угли из костра, и следом — холодный, как кусок арктического льда.
— Ты уже видела пленку? — спокойным тоном поинтересовался Артемов.
— А то, — фыркнула Кира. — Битком набитый вагон, немытые физиономии, нечесаные головы… — Она поморщилась. — Таких я бы вообще не трогала. Оставила натуральными.
— Они и останутся натуральными, на пленке. Но в студии будет девушка из той электрички. Я о ней говорю.
— Вот как? Она есть на пленке? Не заметила ничего выдающегося. Ни одного приличного лица, — бросила Кира и поджала губы.
— Не туда смотрела, — ухмыльнулся Артемов. — Но когда ты ее увидишь… — Его лицо расплылось в улыбке, и Кира почувствовала, как засосало под ложечкой. Это потому, что не завтракала, поспешила она себя успокоить. Никакой другой причины нет!
— Ты знаешь, кто такие богомолы? — вдруг спросила Кира и сощурилась, глядя на Сашу.
— Люди, которые молятся Богу, — не задумываясь ответил тот.
— Не-ет, — протянула она и окинула его насмешливым взглядом. — Это насекомые. Я сейчас занята на программе о живой природе, — сказала Кира. — Потрясающе похожи на тебя.
— Это что, оскорбление? — поинтересовался Саша нарочито спокойным голосом.
— Нет, просто образное сравнение. Между прочим, у богомола несколько имен, одно другого завлекательней.
— У меня тоже: — Саша, Шурик, Александр Павлович… — Артемов засмеялся. — А тебе нравилось еще одно. Помнишь? — Его губы сложились в ехидную усмешку.
