Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
А теперь самое важное. Вечер, мы – на кухне: мама, Лиля и я. Моем посуду после ужина. Болтаем о том о сем, и Лилька под конец заводит разговор: «Помнишь, что ты нам обещала?»
Мама посмотрела на нее: «Что такое?»
«А то, что, когда нам исполнится шестнадцать лет, ты наконец расскажешь нам об отце».
Мама сразу же погрустнела: «Разве теперь это имеет для вас какое-то значение?»
«Мы ждали! – ответила Лилька. – Ведь правда, Гапуша?»
Я утвердительно кивнула.
«Я была еще совсем молодая…»
«Знаем, знаем, тебе было девятнадцать лет, когда ты нас родила», – прервала ее Лилька.
«Собственно говоря, и он был не старше».
«А почему он нас не хотел?» – снова встряла Лилька.
«Потому что он о вас не знал».
И тут мама рассказала нам историю своей первой любви к парню по имени Якуб. Они встречались еще в юности и незадолго до окончания лицея начали сожительствовать, как выразилась мама. Конечно, они предполагали, что останутся вместе навсегда и произнесут сакраментальное: «Я не покину тебя до самой
смерти». Но сразу же после выпускных экзаменов Якуб был вынужден покинуть Польшу.
«Вынужден или захотел?» – уточнила Лилька.
«Вынужден, был шестьдесят восьмой год, и некоторые люди стали в Польше нежелательными».
«Какие люди?»
Мама помолчала минуту.
«Евреи».
Мы переглянулись с Лилькой, и у обеих, наверное, в глазах был один и тот же страх.
«Евреи? – спросила тихо моя сестра. – Этот Якуб был евреем?»
«Был поляком еврейского происхождения».
«И почему эти люди должны были уехать?»
«Это был политический вопрос, тогдашние власти хотели сколотить себе на этом капитал».
«На том, что какой-то восемнадцатилетний парень покинет Польшу? Это и был тот капитал? Ну, это несерьезно…» – И Лиля пожала плечами.
«Очень даже серьезно и навредило нашей стране».
И снова мы все втроем замолчали.
«И почему ты не поехала с этим Якубом, если вы так любили друг друга?» – спросила Лилька: она всегда была смелее меня и говорила за нас двоих.
«Не могла, – ответила мама. – Я проводила его на Гданьский вокзал , потому что с этого вокзала уезжали целые семьи, которым было объявлено, что они уже не поляки. Он обещал, что напишет. Но не написал».
«Он обязательно бы написал, если бы ты сказала ему о нас», – с упреком в голосе воскликнула Лилька.
«Я тогда еще не знала, что беременна», – услышали мы.
Когда мы уже лежали в кроватях, я не без удовлетворения сказала:
«Вот видишь, я была права, пусть он не китаец, зато еврей».
«Ведь он был этим евреем только так, для видимости, идиотка, – ответила Лилька. – Ты не слышала, что нашего папу выгнали из Польши!»
– Дело в том, пан комиссар, что я не могу короче. Вы сами сказали, что, когда речь идет о человеческой жизни, важна каждая, даже малейшая, деталь… «Только без крайностей», – подумал он.
(магнитофонная запись)
Этот разговор о нашем отце происходил так давно, словно в другой жизни.
Мы обе с Лилькой сейчас почти сорокалетние женщины, а я десять лет назад стала вдовой. Я не люблю так о себе думать, но в соответствии с законом именно так оно и есть. В соответствии с законом… Я возненавидела это определение, потому что в нашей жизни появился человек, который в соответствии с законом забрал у нас наш родной дом, и мы ничего с этим не могли поделать.
Я помню летний солнечный день, мы сидели с мамой на веранде, она прилепила листок подорожника
себе на нос и прикрыла глаза. Я наблюдала за ней украдкой. Она была такая красивая. Я знаю, что у нее бывали романы, но никогда ни одного из своих партнеров она не пригласила домой, не представила дочерям… Или же мне только так казалось, может, до Ежи Барана у нее никого не было, может, он появился в ее жизни, как запоздалый прохожий. В марте следующего года мама поехала в Германию собирать материалы для книги…
– Это был март двухтысячного года, пан комиссар.
– Простите, а на каких годах мы остановились? – спросил он.
– На восьмидесятых…
(магнитофонная запись)
Надо признаться, что в нашей семье встрясок хватало. Моя тетя по этому поводу выразилась так: «Все не в той очередности, как у нормальных людей…»
Весна тысяча девятьсот восемьдесят пятого. Я ее очень ждала. Обожала цветущие каштаны, но они тогда еще не зацвели, потому что, несмотря на май, было исключительно холодно. В нашем доме тоже повеяло холодом, и даже более того – подернулось льдом. Мама плакала, Лилька плакала, дедушка нервничал, потому что не понимал, что такое случилось. А случилось то, «что яблоко от яблони падает недалеко», как говорила тетя Зоха.
«Ладно бы уж Гапа-растяпа, – всхлипывала мама, – но как же ты, ты, Лиля?!»
«А ты?» – ответила моя сестра на это.
«Я… была старше тебя!»
В общем, уже понятно, в чем дело. Лилька была беременна. От одноклассника. Вина лежала не только на ней, но отчасти и на мне. Все наши подруги уже прошли через «это», только мы нет. У меня вообще не было парня, ну, может, я была немного влюблена в Гайоса , но ведь это совсем не то. А Лилька ходила за ручку с одним типом. Он мне не нравился, потому что был высокий как жердь и с прыщами на лице. Но Лилька утверждала, что это юношеские угри и это пройдет.
В тот день дедушка поехал в гости к тете Зохе, а мама находилась в Оборах, в Доме творчества, собственно, в бывшем дворце графов Потулицких. Коммунистические власти отобрали у них это имение с прудами и прекрасным парком и подарили Союзу писателей, а Союз экспроприированную собственность принял. Лилька мне объяснила, что название дворца – бельведер происходит от французского: belle odeur , что значит «прекрасный воздух» .
Ну и хата была свободна, в связи с чем сестра приказала мне испариться. Она поставила на окне цветок в горшке и предупредила, что можно вернуться, когда горшок с окна исчезнет. Но горшок стоял и
стоял, поэтому, когда начало темнеть, я решила войти в дом. Лилька была одна и в ужасном настроении. Она не хотела мне ничего рассказывать, и, только когда мы уже лежали в постели и свет был погашен, я услышала:
«Это неприятно и даже глупо…»
И уже больше об этом мы не говорили, хотя раньше она мне обещала, что расскажет все с подробностями. «Как это неприятно и даже глупо, – думала я, – тогда почему столько об этом говорят? И в жизни, и в литературе…»
Спустя какое-то время я заметила, что моя сестра ходит подавленная и даже иногда плачет, думая, что ее никто не видит, а у нас ведь была общая спальня. Я пыталась вызвать ее на разговор разок-другой, и в конце концов она призналась, что у нее задерживаются месячные.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
