Рядом с ними, под навесом, сидело несколько женщин. Красивые и сладострастные, они сразу дали понять, что Марк их интересует не меньше, чем зрелища. Когда Марк посмотрел на них, какое-то давно забытое чувство пробудилось в нем, но тут же исчезло. Этих женщин можно было сравнить с Хадассой с таким же успехом, с каким мелкую и грязную лужу можно сравнить с сосудом чистого и крепкого вина. Марка совершенно не забавляли их пустые и праздные разговоры. Даже Антигон, с которым ему всегда было весело, стал теперь раздражать его своим арсеналом непристойных шуток. Марку было любопытно, как это раньше его занимали подобные неприличные истории и зачем ему вообще нужно было помогать Антигону решать его финансовые проблемы.
— Расскажи еще что-нибудь, — смеясь, сказала Антигону одна из женщин, явно испытывая наслаждение от плоской шутки, которую Антигон только что им рассказал.
— А уши у вас не сгорят? — предупредил Антигон, строя женщинам глазки.
— Еще! Еще! — подхватила женская компания.
Всем было весело, кроме Марка. Он сидел и молчал, испытывая отвращение. «Разоделись, как пустоголовые павлины, и смеются, как хриплые вороны», — подумал он, глядя на них.
Одна из женщин откинулась так, чтобы быть ближе к нему. Бедром она прислонилась к нему вплотную.
— От зрелищ я просто без ума, — сказала она мурлыкающим, мягким голосом, глядя на Марка своими темными глазами.
Марк не удостоил ее своим вниманием. Женщина начала что-то рассказывать об одном из своих многочисленных любовников, глядя на Марка и пытаясь найти в нем хоть какие-то признаки заинтересованности. Но от ее болтовни ему стало только хуже. Он взглянул на нее, не пытаясь даже скрыть своих истинных чувств, но это не возымело никакого действия. Она просто продолжала соблазнять его, пользуясь уловками тигрицы, пытающейся прикинуться домашней кошкой.
А кровавые зрелища тем временем набирали обороты. Антигон и женщины смеялись, отпускали оскорбительные шутки и проклятия в адрес жертв арены. Нервы Марка напряглись до предела, когда он смотрел на эту компанию — и начинал понимать, что страдания и смерть, которые они сейчас наблюдали, доставляют им удовольствие.
Испытывая нестерпимые муки от всего происходящего, Марк стал пить вино, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение. Он осушал кубок за кубком, но никак не мог заглушить крики, которые доносились с арены. И, тем более, никакое количество успокаивающей жидкости не могло выветрить из его памяти то зрелище, которое постоянно стояло перед его глазами… Другая арена, другая жертва. Марк надеялся, что вино притупит его боль. На самом деле оно лишь делало ее острее.
Толпы зрителей вокруг него приходили в неистовство от восторга. Антигон овладел вниманием одной из женщин, и им теперь, судя по всему, было весело вдвоем. И тут Марк невольно вспомнил об еще одном человеке… О своей сестре, Юлии. Он вспомнил, как впервые привел ее на зрелища и смеялся над тем восторгом, который горел в ее темных глазах.
— Ты не пожалеешь, что привел меня сюда, Марк. Я не упаду в обморок при виде крови. — И ей действительно не стало плохо.
Ни в тот день.
Ни позднее.
Не в силах больше оставаться здесь, Марк встал.
Проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу, он стал спускаться по ступеням. Потом он побежал как можно быстрее — как тогда, в Ефесе. Тогда ему хотелось убежать от этого шума, от этого запаха человеческой крови. Остановившись, чтобы перевести дух, он прислонился плечом к каменной стене, и его стошнило.
Даже спустя несколько часов он по-прежнему слышал, как злобная толпа требовала все больше новых жертв. Этот звук эхом отдавался в его голове, вызывая адские муки.
Но и потом он не был в состоянии думать о чем-либо другом, кроме смерти Хадассы. Это было невыносимое страдание. И ужасная черная пустота.
* * *
— Ты что, избегаешь нас? — спросил Антигон Марка несколько дней спустя, решив навестить его. — Вчера ты не пришел на пир к Крассу. Все так хотят тебя видеть.
— У меня были дела. — Марк думал вернуться в Рим навсегда, надеясь обрести здесь тот покой, в котором он так нуждался. Теперь он понимал, что этим надеждам сбыться не суждено. Он посмотрел на Антигона и покачал головой. — Я пробуду в Риме еще несколько месяцев.
— А я думал, что ты решил перебраться сюда насовсем, — сказал Антигон, явно удивленный таким заявлением.
— Я передумал, — кратко сказал Марк.
— Но почему?
— По причинам, о которых я не хотел бы говорить.
Антигон нахмурился, и его тон стал более ироничным, когда он сказал:
— Ну, я надеюсь, что от того пира, который я задумал в твою честь, ты все-таки не откажешься. И почему ты выглядишь таким мрачным? Клянусь всеми богами, Марк, с тех пор как ты уехал в Ефес, ты стал совсем другим. Что там с тобой случилось?
— У меня много дел, Антигон.
— Тебе надо отвлечься от своих мрачных мыслей. — Антигон стал таким обходительным, и Марк понял, что скоро приятель начнет просить у него денег. — Я придумал такое веселье, которое, без сомнения, развеет твои самые мрачные мысли, и тебе станет лучше.
— Ну хорошо, хорошо! Приду я на твое кровавое пиршество, — ответил Марк, мечтая только о том, чтобы Антигон поскорее оставил его в покое. Почему никто не понимает, что ему сейчас хочется только одного — побыть одному? — Но сегодня я совершенно не расположен вести с тобой разговоры.
— Спасибо на добром слове, — насмешливо произнес Антигон, поднимаясь, чтобы уйти. Поправив тогу, он подошел к двери, затем остановился, оглянулся и посмотрел на своего друга разочарованным взглядом. — Искренне надеюсь, что завтра вечером тебе будет лучше.
Лучше Марку не стало.
Антигон не стал говорить, что на этот пир придет и Аррия. Едва появившись у Антигона, Марк увидел ее. Он посмотрел на Антигона, досадливо поморщившись, но сенатор лишь самодовольно улыбнулся и наклонился к нему, глядя на него лукавым взглядом.
— У вас же был роман почти два года, Марк, — с этими словами он тихо засмеялся, — самый долгий из всех, известных в наших кругах. — Взглянув на выражение лица Марка, Антигон в изумлении приподнял брови. — Ты, я вижу, не рад. Но ты же сам сказал мне, что вы расстались друзьями.
Аррия была такой же прекрасной, все мужчины по-прежнему готовы были сойти с ума от нее, все такой же безнравственной и готовой на новые и новые любовные похождения. Однако Марк увидел в ней и едва заметные перемены. Мягкое очарование юности уступило место жесткой умудренности. В ее смехе уже не было экспрессии и радости — в нем звучали наглость и грубость. Вокруг нее вилось несколько мужчин, и она попеременно посмеивалась над ними, отпуская в их адрес шутки и шепча недвусмысленные намеки. Тут она подняла глаза и, оглядев помещение, увидела Марка. Какое-то время она смотрела на него вопросительным взглядом. Марк знал, что она сейчас, скорее всего, думает, почему это он, войдя сюда, не расцвел от ее улыбки. Но он прекрасно знал, что означает эта улыбка: приманка для голодной рыбы.
