Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Ехал мимо казак на коне‚ душу ублажал пением к одолению пути: "Как на кажной волосиночке по горючей по слезиночке..." Унюхал влекущие запахи из баньки‚ скомандовал: "Стой стоймя!"‚ вопросил в голос:
– Не поблазнилось ли?.. Однако не поблазнилось. Жид‚ а жид‚ отлей на пробу! Горилочки-водочки по самые глоточки.
Хлебнул из ковшика‚ ухнул‚ ахнул‚ подбоченился:
– Ну‚ с кем на перепивание?..
Хлебнул еще‚ утерся рукавом и поскакал на любовную баталию – чуб на ветру:
Не вари кашу крутую – вари жиденькую‚
Не люби девку сухую – люби сытенькую...
Шли роты с примкнутыми штыками на прорыв обороны. Катил малый чин в крытой фуре – сапоги под смазью‚ держал надзор за денежным ящиком, припоминая субреточку на привале: "Уложи меня, неуложенного. Обласкай меня, необласканного…" Сунул голову из фуры, склонил нюх к пахучим соблазнам:
– Воскурения – они зачем? Не секта ли шалопутов‚ оргии творящая?..
Вскричал в скорой догадливости:
– Жид сей! Умыслив деяние... Которое непопустительно... Плесни от широты сердца‚ чтоб жизнь пошла ахальная!
Высосал ковшик до дна: "Одномоментно‚ други‚ одномоментно!"‚ высосал другой: "Паче чаяния!"‚ выдул изо рта огневой факел и покатил далее на сатисфакцию‚ дабы истрепать врага до излишней крайности. Сидел ровно‚ глядел зорко‚ вопрошал по-читанному встречные пространства:
– Оборону от клопов держали?..
Канцелярист Шпендорчук‚ притомившись‚ восседал у старосты за столом‚ отстегнув у мундира верхнюю пуговку‚ перехватывал до обеда глазунью из дюжины яиц‚ не оставлял без внимания сливовицу‚ употевал от чая с черешневым вареньем при заполнении начальственной паузы‚ вёл доверительные беседы:
– Которые народы. Послушания не приемлют. За теми глаз да глаз…
Жена прибежала в баньку‚ сообщила шепотом: "Ой вей‚ Аврум‚ на подходе кутузка – каторга – кандалы – Сибирь!.." Но Шпильмана не легко испугать. Шпильман не всегда знал‚ что ему надо‚ нутром угадывая, чего не надо‚ и этого было достаточно для уклонения от невзгод. Он не желал в Сибирь‚ ни в коем случае‚ а потому подкрутил пейсу‚ вышиб затычку у бочки и спустил спирт в реку по скрытому протоку‚ избежав кутузки-каторги-кандалов.
Удача от неудачи – не всякому доступно.
А в реке на отмели стояли коровы. У коров – полуденный водопой. Пастух дудел в сопелку из бузины‚ стадо хлебало пьяную воду‚ не могло нахлебаться – и закружились тугодумные головы‚ пробудились из дремы женские потребности‚ побежали гурьбой к быку‚ чтобы покрыл немедля. А бык был‚ что за бык! – страшнее страшного: в силе‚ славе и могучей дикости. Бык поглядел – бегут на него дойные коровы‚ словно бзык напал, мычат томно от взыгравших вожделений: хвост задран, глаз в дурной пелене‚ сосцы торчком‚ как надерганные‚ вымя налитое‚ неподъемное‚ шлепает наотмашь по крутым бокам. Бык перепугался: одному не управиться – затопчут‚ и поскакал прочь‚ вскидывая ноги‚ словно теленок на лугу. Углядел урядник в своем остолбенении‚ что скачет на него свирепый бугай‚ набычив рога‚ и припустил дробным поскоком‚ топая казенными сапогами‚ шашкой выписывая каракули по пыльному тракту. Бык за урядником‚ коровы за быком‚ пастух с дудочкой за коровами...
Шел к рынку увертливый Шмуль‚ не брезговавший недозволенными гешефтами‚ видит – бежит на него урядник с шашкой на боку‚ и помчался от него во всю прыть‚ чтобы не попасть в блошиную каталажку, ибо случалось подобное, и не однажды. Урядник за Шмулем‚ бык за урядником‚ коровы за быком‚ пастух за коровами...
Шагал по улице Янкеле-бедолага‚ задолжавший всем и каждому‚ смотрит – бежит на него Шмуль‚ которому не вернул две полушки с прошлого лета, и не вернет, наверное, никогда. Шмуль за Янкеле‚ урядник за Шмулем‚ бык за урядником‚ коровы за быком‚ пастух за коровами...
Стояла у ворот теща Янкеле‚ въедливая старуха‚ которую он грозился истолочь‚ видит – бежит на нее зять‚ чтобы исполнить намерение‚ и запрыгала по улице – откуда что взялось. Янкеле за тещей‚ Шмуль за Янкеле‚ урядник за Шмулем‚ бык за урядником‚ коровы за быком‚ пастух за коровами...
Вышел из дома канцелярист Шпендорчук на акцизную службу-старание‚ дабы продлить оную с похвалой‚ видит – толпа‚ пыль до небес: все бегут и все на него. Измена. Злодейства. Бунт на скопищах. Еврейский бунт‚ бессмысленный и беспощадный, – переняли‚ пархатые! Шпендорчук вприпрыжку от тещи‚ что оскорбительно и позорно. Теща вприскочку от Янкеле‚ что натужно и огорчительно. Янкеле впритруску от Шмуля. Шмуль рысцой от урядника. Урядник скоком от быка. Бык галопом от коров. Коровы иноходью от пастуха. И убежали за горизонт‚ что удивительно и неправдоподобно...
Вот картина‚ достойная изумления‚ укоризны и порицания!
А Шпильман сидел в баньке над речкой‚ накручивал пейсу на палец и курил новые запасы спирта‚ который пылал жарким пламенем в человеческой утробе‚ от чего возгорались сердца‚ пробуждался аппетит‚ в припляс шли ноги.
Чем же оно закончилось? Тем оно и закончилось. Хупу поставили в пятнадцатый день месяца Ав: нет лучшего дня для соединения сердец. На свадьбу явились мастеровые – жестянщик Блехер‚ литейщик Гиссер‚ столяр Тышлер‚ Фарфурник с Гуральником‚ Ткач с Пекарем. Веселил гостей Беня Пукер‚ завиральных дел мастер‚ – как без него? "Нынче бульба‚ завтра бульба. В хлебе бульба‚ в рыбе – бульба..." Душу надрывал горбатый печальник Фиделе – стоном на скрипичной струне‚ так надрывал‚ что все изошли плачем‚ будто на похоронах. Пришлые клезмеры ублажали сердца: кларнет с трубой‚ флейта с цимбалами‚ барабан с тарелками: "Бам-бада-дам‚ бада-тири-дам..." – даже старая Цирля прошлась с рукоплесканием в свои завосемьдесят‚ стряхнув с плеч несчитанные зимы. Подали на стол кугель. Форшмак. Фаршированную щуку. Ели ее со жгучим хреном, проливая радостные слезы, напевали от избытка чувств, не опасаясь подавиться рыбной косточкой, кричали молодым: "Здоровье на вашу голову!"‚ а во главе стола сидел Фишель‚ жених-загляденье‚ рядом невеста – не на что посмотреть. Выпили‚ отплясали свое‚ и наутро молодоженов отослали в город‚ с глаз долой‚ чтобы над ними не потешались. А то‚ не дай Господь‚ нарожают страшилищ...
Он любил ее до самой смерти‚ не мог наглядеться – желанную к ночи и желанную под утро‚ хорошевшую безмерно в минуты прикосновений. От радости голубели ее глаза‚ опушались посеченные пряди‚ привядшие губы расцветали в неутоленном зове, спелые‚ влажные‚ наливные‚ в несмелом раскрытии женских сокровенностей‚ а она – в благодарность за подаренные ликования – выносила мужу семь сыновей‚ Шпильмана за Шпильманом‚ красавца за красавцем‚ зачатых в полноте ощущений. Семь сыновей – семь свечей: Фишель привез их к отцу с матерью‚ и всё местечко сбежалось взглянуть на Божий подарок. К чужой радости не прилепишься‚ в чужое счастье не протиснешься‚ – такие сыновья‚ таких не бывает на свете! Их даже хотели украсть‚ одного хотя бы‚ самого крохотного‚ самого приглядного‚ с золотистыми локонами‚ в бархатной ермолке‚ звали его Гершеле‚ Гершеле-мизинчик‚ – к этому приставили охрану.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
