— Странная парочка для поездки на Гавайи, а?
— Хотел бы я, чтобы ты, Тревор, повез своего старого отца отдохнуть, когда сможешь себе это позволить.
— Ты, наверно, шутишь, — возмущается Тревор. — Да я его даже в киношку не поведу, разве что если повезет его там потерять.
— Тревор, ты не знаешь, кто такой теолог?
— Не-а, вроде это что-то связанное с религией, нет? А что?
— Да просто сын того старика как раз теолог. Так написано у него в паспорте.
Позднее, минут сорок спустя, старик с сыном стали причиной волнений у стойки службы безопасности — между паспортным контролем и залом ожидания. Когда старик шагнул в раму-металлоискатель, что-то заставило прибор издать сигнал. Старика попросили вынуть ключи и еще раз пройти через раму. Снова сработала сигнализация. Ему предложили опустошить карманы и снять наручные часы — результат тот же. Сотрудник службы безопасности обыскал его быстрыми, умелыми движениями, пробежав ладонями по туловищу, под мышками и вверх и вниз по внутренней стороне ног. Старик, раскинувший руки как огородное пугало, дергался и дрожал, подвергаясь этому осмотру. Он бросал сердитые, обвиняющие взгляды на сына, но тот лишь беспомощно пожимал плечами. Стоявшие в очереди пассажиры, которые уже отправили свою ручную кладь на рентгеновский контроль и поняли, что их вещи скапливаются где-то там, по другую сторону стойки, образуя завалы, беспокойно переминались с ноги на ногу и, выражая нетерпение, кисло посматривали друг па друга.
— У вас случайно нет в голове металлической пластинки, сэр? — спросил сотрудник службы безопасности.
— Нет, нету, — брюзгливо ответил старик. — Вы за кого меня принимаете, за робота? — Он произнес это слово с ощутимым ирландским акцентом — роу-боут.
— У нас был один такой джентльмен. Понадобилось целое утро, чтобы это выяснить. Во время войны его ранило осколком мины. И с тех пор ноги у него были нашпигованы шрапнелью. У вас нет ничего такого? — с тоской спросил он.
— Я же сказал нет, значит — нет.
— Не могли бы вы снять подтяжки, сэр, и пройти еще разок.
И снова прозвучал электронный сигнал. Сотрудник службы безопасности вздохнул.
— Мне очень жаль, сэр, но я должен попросить вас снять остальную одежду.
— О нет, вы не можете — закричал старик, хватаясь за брюки.
— Не здесь, сэр. Если вы пройдете туда...
— Папа! Твой образок! — внезапно воскликнул бородатый теолог. Он ослабил галстук отца, расстегнул пуговицу на воротничке его сорочки и вытащил оловянного цвета медальон, висевший на тонкой цепочке из нержавеющей стали.
— Вот виновник, — весело возгласил сотрудник службы безопасности.
— Это Лурдская Божья Матерь[5], да будет вам известно, — сказал старик.
— Да, хорошо, если вы не против снять ее на минутку и снова пройти через детектор...
— Я ни разу не снимал этот образок с того дня, как его подарила мне моя дорогая жена, упокой Господи ее душу. Она привезла его из паломнической поездки в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.
— Если не снимете, то не полетите, — заявил сотрудник службы безопасности, уже теряя терпение.
— А я и не против, — сказал старик.
— Ну ладно, папа, — принялся уговаривать сын, осторожно поднимая над седой головой старика образок и цепочку. Опустив блестящую металлическую струйку на ладонь, он передал образок сотруднику службы безопасности. Старик, казалось, внезапно потерял волю к сопротивлению. Плечи его поникли, и он достаточно смиренно прошел через раму, на этот раз не вызвав сигнала тревоги.
В переполненном зале ожидания Бернард Уолш помог отцу снова повесить на шею образок, постаравшись при этом не задеть цепочкой уши старика — большие, красные, мясистые выросты с торчащими из них жесткими седыми волосами. Он опустил образок под желтоватую майку отца, застегнул пуговицу на воротничке его сорочки и поправил галстук. Внезапно, как вспышка, явилось воспоминание: ему одиннадцать лет, он в первый раз отправляется в Классическую школу св. Августина, отец торжественно осматривает его новую форму и подтягивает узел школьного галстука — безвкусное сочетание темно- бордового и золотого в отличие от униформы «Тревелуйаз турз».
Их рейс еще не объявляли, поэтому оп купил в буфете два кофе в пластиковых стаканчиках, устроился с отцом на сиденьях, обращенных к табло, и распределил газеты, купленные по пути из центра Лондона: «Гардиан»[6]для себя и «Мейл»[7]для отца. Но пока он был поглощен статьей о Никарагуа, старик, по-видимому, куда-то незаметно ушел. Когда Бернард оторвался от страницы, место рядом с ним оказалось пустым, а мистера Уолша нигде не было видно. У запаниковавшего Бернарда засосало под ложечкой. Он обежал взглядом зал ожидания (в то же время успев подумать, что слово «зал» до смешного не подходит к этому огромному, битком набитому помещению, с его беспокойным движением тел, нестройным шумом голосов, спертым воздухом и блеском стекла), но отца нигде не заметил. Для лучшего обзора он встал на сиденье под осуждающим взглядом четырех пар светлых глаз, принадлежавших рыжеволосому семейству, которое, расположив свои дорожные сумки у ног, сидело напротив. На табло, рядом с номером рейса до Лос-Aнджелеса, замигала надпись «выход 29».
— Ну вот, — сказал глава рыжеволосой семьи, высокий мужчина в опрятном блейзере с желтыми пуговицами. — Выход двадцать девять. Подъем. — Жена и дети как один повиновались.
С губ Бернарда сорвался тихий стон отчаяния.
— Простите, — обратился он к рыжеволосым путешественникам, заметив на их ручной клади фиолетовые с золотом ярлыки «Тревелуайз», — вы случайно не заметили, куда пошел мой отец... сидевший тут пожилой человек?
— Он пошел туда, — ответила младшая из детей — девочка лет двенадцати, густо усыпанная веснушками. Она указала в сторону магазина беспошлинной торговли.
— Спасибо, — сказал Бернард.
Он нашел своего отца в магазине беспошлинной торговли, где тот производил смотр различным маркам виски. Мистер Уолш стоял перед полками, заложив руки за спину, и, подавшись вперед, читал этикетки, как посетитель в музее.
— Слава богу, я тебя нашел, — выдохнул Бернард. — Больше не уходи так один.
— Литр «Джеймсонса» за восемь фунтов, — сообщил старик. — Выгодная покупка.
— Не потащишь же ты бутылку виски через полмира, — возразил Бернард. — В любом случае нет времени. Объявили наш рейс.
