Но вскоре он сказал, что ему надо уехать за границу на пару месяцев. У его отца были дела в Майами, и он частенько наезжал туда. В последнее время ездил чуть ли не каждую неделю… Но звонил мне каждый день, где бы он ни был — вот как он меня любил. Я не собиралась перебираться в Майами, но побывать там хотелось, и я взяла отпуск на радио.
— Признайся, ты там будешь не один.
— У меня своя жизнь.
— Я тебе тоже не чужая.
Он ничего не ответил. Не счел нужным. Я поднялась, сказала, что схожу в туалет, и вышла из ресторана в боковые двери. И не обернулась. Остановила такси и поехала домой. Когда я вошла, телефон настойчиво звонил, но я включила автоответчик… Он — Дон‑Жуан, а я — не идеальная женщина. Я уменьшила громкость, чтобы не слышать, что он говорит, взяла ключ от машины и решила затаиться у подруги, которая живет в пятидесяти километрах от города, пока он не уедет.
Отпуск мой был плохо воспринят на радио, и руководство закрыло мою передачу. Я решила, что оно и к лучшему. Воспользовавшись этим, я круто изменила жизнь: переселилась в западную часть города, осветлила волосы, купила новую кровать и записалась на курсы фотографии и эстрадного танца. В том ресторане я больше не появлялась. Я изнывала от любви. Не один месяц проплакала. Больно.
Дон‑Жуан разыскал меня только года через три. Увидел мое имя в журнале, где я работала, и позвонил. Ясно, что я готова была бежать к нему навстречу. Но, сама не зная отчего, сдержала порыв, и сказала, что вышла замуж… До сих пор не могу объяснить своего поступка. Чего только со мной не приключалось! И мне изменяли, и сама я изменяла, и молча страдала, и причиняла обиды, то побеждала, то терпела поражение в любовных баталиях — но в случае с Дон‑Жуаном я решила просто устраниться. Поняла, что ничего у нас не получится… А о «Божественной комедии», которая вернулась в мою библиотеку, я и теперь не все знаю.
Желтая папка
Я все‑таки не какая‑то там сексуально озабоченная дамочка, для которой ничего в жизни нет, кроме секса. Нет — я романтичная, сентиментальная, влюбленная… Я убедилась, что миссия моя на этом свете — любить, мой немалый жизненный опыт — это прежде всего любовь, и для меня это Божие благоволение, если моя жизнь хоть чего‑нибудь стоит. Я не только дщерь Божия, но и внучка Ему. Когда пытаются объяснить человеческую личность средой или генетикой — это, по‑моему, сказки. У меня совсем другое. Чтобы меня постичь, необходимо выяснить мое происхождение.
Когда я была девочкой, во всем доме оплавлялись свечи, а мать моя вечно умывалась слезами. Она крепко обнимала меня, словно в кино, целовала и подолгу глядела в глаза, словно силясь увидеть в них глаза моего отца, которого никогда не переставала любить.
Нам обычно не всё рассказывают — везде есть семейные тайны. Ты можешь никогда не узнать того, что твои родители таят за семью замками.
Я всегда знала, что мои братья и я рождены от разных отцов. Мама рассказывала, что мой отец — не такой, как все… Он просто ангел. В моем свидетельстве о рождении вместо имени отца — ангельские письмена: черточка, крестик, черточка, крестик, черточка.
* * *
Как и все исполины, я была выношена всего за три месяца. Так, во всяком случае, говорила мне мать, и не только мне, а и тем, кто осмеливался спрашивать, кто отец этой девочки…
«Ангелы имеют пол, и тот, кого я любила, был более мужчиной, чем кто‑нибудь другой… Исполины — это дети ангелов и земных женщин, потому и беременность длится недолго… Сподобил их Бог такого дара… Библия повествует об исполинах…»
Злые языки рассказывали, что мама так туго стягивала живот, что умудрялась скрывать беременность до шести месяцев. Будь они прокляты, эти злые языки! И пусть никто не подумает, что я говорю об этом, чтобы оправдать распутство. Такова моя история — истинная или нет. Мой отец — ангел.
Я много размышляла об исполинах. Читала книги, смотрела фильмы, расспрашивала священников, пасторов, даже с кардиналом побеседовала. На самом деле никто ничего толком не знал о гигантах, которые населяли Землю до потопа и развратили ее. «Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал». Хитрецы пленились красавицами, а тем понравились ангелы, от которых они произвели новое племя — исполинов. Чувственных, настойчивых, могучих. Они были плодами любви сынов Неба и земных красавиц.
Я выше матери, до гиганта мне далеко. У меня, правда, гигантская храбрость и сексуальный аппетит. Может быть… Я пришла к выводу, что мать и не догадывалась, что значит жить с исполином под одной крышей, но у нее на все был готов ответ, и она говорила, что я просто очень развитая, утонченная… В общем, вешала лапшу на уши. И лишь когда подруги стали обзывать меня лгуньей, мама сообщила, что отец погиб в результате несчастного случая незадолго до моего рождения. Он был ангелом — вот Бог и призвал его к Себе. Я его не знала, но мне были известны малейшие подробности их короткого и безумного романа. Лакомый кусочек для романтиков, психологов… Даже теологи заинтересовались бы.
Мама была такая красивая! У меня уже было двое сводных братьев, когда муж променял ее на секретаршу только из‑за того, что она терпеть не могла анального секса. Это был конец! Мама плакала, не притрагивалась к еде, но через пару недель после того, как они расстались, возблагодарила Господа за то, что Он избавил ее от этого изменника и сексуального маньяка. Он чуть ли не сто раз пытался вернуться, просил прощения, умолял, присылал цветы, подарил кольцо, уверял, что будет заниматься только традиционным сексом… Но она не захотела — сказала, что «сердце у нее затворено и сама она как мрамор холодна». Это я вскоре прочла в ее неотправленном письме к отцу, которое обнаружила вместе с другими письмами и с записной книжкой в желтой папке, лежавшей на шкафу, под чемоданом, набитым зимними вещами. Мне страшно хотелось проникнуть в интимные тайны матери, которую я пыталась представить, глядя на нее. Воображала ее сны, которые она записывала под утро… Ей не нравилось, что я смотрю на нее так. Так — это когда я вспоминала желтую папку. Я и теперь помню кое‑что на память…
«Мне так недоставало любви — и когда ты притронулся ко мне, я была словно в лихорадке… Ты обнял и поцеловал меня, и твои руки скользили… по груди, животу и промежности…»
Когда я нашла папку, то глазам своим не поверила. Мать пишет о груди, животе и промежности… Грудь и живот — еще куда ни шло, но промежность… Я бы такого и произнести не посмела — это слово было запретным для меня… Промежность… Я многое узнала. О матери и об отце. Об их отношениях.
