Из ресторана выходили последние посетители. То были ветераны вокзальной полиции, некоторые с до блеска начищенными трубами за спиной, упитанные такие господа с бакенбардами, мясоеды с красными, довольными физиономиями, в том числе несколько усачей. Дирижер тыкал своей палочкой в глубь тумана, трубачи и барабанщики брели за ним, при этом из тренированных глоток сыпались шутки и остроты. Оркестр выстроился перед часами, как положено для игры. Пока дирижер, помахивая палочкой, шагал вдоль рядов, голоса мало-помалу стихли, хотя и звучали более взволнованно, поток шуточек тоже иссяк. Тут дирижер надавил палочкой некую кнопку в полу, и огромное табло в поперечном зале пришло в движение, медленно поднимаясь к потолку. Я услышал, что он восклицает: «Как обычно, все как обычно!» Тромбоны, рожки, трубы, поднесенные в эту минуту к губам, не издали ни звука, только выпустили облачка пара, литавры словно выпекли тучи и дальний гром, с каждым ударом вокруг становилось все темней, и, хотя оркестр заиграл просветленный марш, хотя трубачи раздули щеки и раскраснелись, слышался только шум, шелест, а поверх шелеста гудение электромотора, силами которого табло теперь окончательно прилипло к потолку.
Высоко-высоко над трубачами по левую сторону поперечного зала появился, изящно пошмыгивая, точеный белый нос с золотыми крендельками, иллюминаторы всё двигались вперед, пока наконец не удалось опознать корпус белого корабля, который, собственно, норовил заполнить весь обзор. Пестрые флажки бежали по тросу от носа к мачте. Медленно-медленно подплывал колесный пароход с гордо наклоненной трубой, шел под парами, но что-то там не заладилось: он плевался ангелочками. Носовые волны, расходясь в стороны, намочили мне штанины. Башмаки тоже скрылись под водой, ноги мерзли. Матросы на палубе взялись за работу, отдавали швартовы, один из них прыгнул через поручни в плещущую воду и кинулся к шлифованной тумбе — нашему киоску, — зацепил швартов, после чего пароход остановился. На верхней палубе замерли пассажиры. Музыканты, уже почти до пупа как бы обмотанные ватой, играли одурманивающе мягко и проникновенно. К борту подогнали сходни, и верхами на белых конях два всадника первыми покинули борт корабля, стройные щиколотки рвали туман в клочья, всадники поскакали к эскалаторам, где безмолвно и изящно исчезли. За ними проследовали высокопоставленные духовные лица в светлых рясах, они взмахивали дымящимися кадильницами, сладкий чад подымался к потолку, туда, где беглые ангелочки уже вросли в лепнину. Когда мимо в креслах с колесиками провезли нескольких важных персон, оркестр начал маршировать на месте, погружаясь все глубже и глубже. А когда и дирижер шагнул к эскалатору, он был по самую шею окутан мглой. Шептуны, добросовестные и соглашатели последовали за глохнущим оркестром, от которого в самом непродолжительном времени не осталось видно ничего, кроме самых больших раструбов. Внутрь, вниз. Я встал, увяз до бедер, прошел несколько метров вброд, да как поплыву. Я еще пробовал зацепиться одной ногой за стояк часов, но поток меня затянул, я скользнул к эскалатору, нырнул с последними рожками, которые беззаботно навевали покой, прямиком в белый шум.
Телевидение для рыб
И был я ходячим облаком, тонущим комком, хотел вытянуться в длину, вытягивался в нитку, пробивался сквозь нижние этажи к железнодорожным путям. Во времена раздробленного сна я всегда употреблял железную дорогу как снотворное. Новый льдисто-белый скоростной состав стоял перед ожидающими, стоял, не открывая окон, эдакое загадочное существо, и никто не знал, что творится внутри под гладкой его поверхностью. В народе эти существа прозывают завитушками в силу большого сходства с безымянными белыми змейками, которые во множестве попадают в сети рыбаков, ведущих промышленный лов, и, едва их тронешь, начинают извиваться, выделяя потоки слизи. Эти белые твари выскальзывают из рук в море, и их поспешно выбрасывают, а изучать их никому в голову не приходит.
«В будущем ждет сушь» — такие вот фразы были выписаны красными буквами на вагонах поезда; на перроне его дожидалась бригада уборщиков, все сплошь в комбинезонах и красных форменных кепи. На равных расстояниях они расставляли на платформе стеклянные сосуды высотой в полчеловеческих роста, маленькие аквариумы, так называемые емкости для клиентов. Наконец массивные дверцы вагонов раздвинулись и выпустили доставленных пассажиров: эдаких большеглазых существ, плавающих в непонятной жидкости, шарики с точками глазок, некоторые в красных прожилках. Все содержимое состава куда-то увезли, и разглядеть толком ничего не удалось, у дверей возникла толкотня. Теперь обслуживающий персонал начал готовить состав к очередному рейсу; они включили пылесосы и вентиляторы, чистили, сушили кресла и проходы, подняли шторы. А пассажиры принялись штурмовать вагоны еще до того, как уборщики завершили свою работу. Большинство мест тотчас было занято, пришлось несколько раз произвести проверку, только тогда все расселись по своим законным местам. А изгнанные улеглись прямо в проходах. Желанные матерчатые кресла были давным-давно захвачены; иной, словно этакое мягкое ядрышко, забился в скорлупки подушек, в надежде отрастить крылья. Мне удалось углядеть последнее свободное место в купе для курящих хвостового вагона, и я тоже расположился на пастельном плюше. Когда двери автоматически закрылись и кондиционер призвал к умиротворению, возбужденные умы наконец успокоились, и при отправлении поезда кругом воцарилось благоволение. Все понимали, что здешние пассажиры принадлежат к сливкам общества, к элите, каковая мимолетно формировалась на недоступных глазу коврах.
Завитушка запустила систему управления, взбаламутив пыль и белые хлопья, в сплетении рельсов я углядел стрелочников в разноцветных кепи — точь-в-точь сыроежки, которые осыпали своими спорами поезда, стоя вдоль линий проводов. Едва поезду дали зеленый свет, мы начали свой путь по каналам, сыроежки сменились другими грибами, белыми такими, которые растут кругами вдоль насыпей высокоскоростных магистралей и звались раньше ведьмины кольца, а ныне — ветряные и вихревые сады. Когда наш поезд набрал крейсерскую скорость, мне стало ясно, что в данном случае речь идет о подвесной дороге, более того, эта самая дорога служит практическим учебным пособием. Оказалось, большинству пассажиров преподаваемые здесь предметы: вера, движение, блеск — были в новинку. Машинист, который, собственно, и проводил занятия, нимало не интересовался нашими проездными документами. Его вполне устраивал тот факт, что здесь под его руководством люди проходят курс заочного обучения, а следовательно, те, кто вел телефонные разговоры, смотрел телевизор и был готов даже чувствовать на расстоянии, — те ехали бесплатно. Машинист, стало быть, позаботился, чтобы шторы были опущены, а все дети и младенцы были, согласно инструкции, подсоединены к общей связи, включил небольшие экраны, встроенные в спинку впередистоящего кресла, погрузил малышей в мерцающую плазму, что им ужасно нравилось. Мои соседи по креслам, как по заказу, завели телефонные разговоры, одновременно листая проспекты с фотоснимками новейших приборов и приспособлений.
Некоторые обсуждали с нашим преподавателем свои честолюбивые планы: «Лично я хотел бы покрыться пушком, стать шмелем, а уж потом обрасти перьями».
