— Да чего им станется? — Вика беспечно махнула рукой. — Подумаешь, даже если и промочит один-другой ноги, с нас-то какой спрос, разве за всеми углядишь? Их в группе двадцать пять бестолковок, а нас с тобой сколько? — она сделала паузу. — Правильно, двое. Да ещё если б платили по-человечески, а то гроши, так что на нас с тобой где сядешь, там и слезешь. А что, разве я не права? — Вика передёрнула плечами. — Чего мы с тобой тут видим? Горшки да сопли? Если к вечеру упрёшь домой пяток котлет и миску с пюре — считай, день прошёл не зря. Если бы здесь было мёдом намазано, к нам бы на работу очередь выстроилась, а у нас — никого, шаром покати, на две группы одна воспитательница приходит, и то, если ребёночка пристроить надо, а ведь по доброй воле сюда никого калачом не заманишь. Тогда какой с нас спрос? Пасём — и ладно, а как пасём — дело второе.
— Ну, не скажи, это на какого родителя попадёшь, — мотнула головой Лариса. — У меня, знаешь, какая история была в прошлом садике? Мы со сменщицей гуляли с группой на площадке, тоже по весне дело было, не то в конце марта, не то в начале апреля, я сейчас уже точно не вспомню. Так вот, стояли мы у парадного входа, а двое шустриков улизнули за угол. Чего уж им там в голову стукнуло, неизвестно, но только когда мамаша одного из них обнаружила, что её ненаглядный херувимчик стоит около водосточной трубы и по его рукавам талая вода в пальто затекает, я думала, она меня убьёт прямо на месте.
— А зачем они к трубе пошли?
— А ты спроси!
— И крепко тебе досталось?
— Пока я заявление по собственному желанию не написала, эта грымза не угомонилась. Как сейчас помню, Надеждой Фёдоровной её звали, и фамилия редкая — Тополь, ни с кем не перепутаешь. Понимаешь, с торца садика у водосточной трубы ещё по осени одно колено отвалилось. Сначала вроде хотели сразу сделать, а потом чего-то проволынились, — Лариса переступила из ледяной слякоти на сухое место. — Нам-то, может, и ничего, а для этих коротышек — целый водопад. Вот они и обрадовались. Варежки поснимали, ручки под воду, и — ага!
— Ну, отмазалась бы, сказала, что, мол, ничего не видела, ничего не знала.
— От такой, пожалуй, отмажешься, она же за свою кровиночку удавит и не охнет. Не женщина, а броневик какой-то! — от воспоминаний о недавней неприятности Ларису аж передернуло. — То, что мне удалось отделаться увольнением — моё счастье. Этот танк в юбке собирался подавать в суд, насилу её уломали не раздувать скандала. Правда, у её мальчишки тогда из-за этих водных процедур такая ангинища была — мало не покажется. Но и мне небо с овчинку, еле-еле ноги унесла. Хорошо, упросила заведующую статью в трудовую не проставлять, сама уволилась, а то бы меня с такой записью ни в один приличный садик больше воспитательницей не приняли.
— Да ты что?! — выкатила глаза Вика. — Бывают же такие экземпляры!
— Нет, Вичка, таких больше не бывает, такая, как эта, одна на целом свете, — Лариса втянула щёки и коротко причмокнула.
— Н-да, за такой мамашкой как за каменной стеной. Не хотела бы я оказаться у неё на пути. Если такая всерьёз возненавидит… — Вика выразительно поиграла бровями.
— Возненавидит — полбеды, — Лариса достала из кармана пару серых вязаных варежек. — Вот если такая всерьёз полюбит, тогда это будет беда по-настоящему.
* * *
— Я могу войти? — несмотря на вопросительную конструкцию предложения, женщина, перешагнувшая порог школьного кабинета, отнюдь не собиралась дожидаться чьего-либо позволения. — Моя фамилия Тополь, я мать Семёна. А вы, насколько я понимаю, руководитель группы продлённого дня?
Уверенно пройдя к первой парте, Надежда Фёдоровна отодвинула низенький стульчик с деревянным сиденьицем и легко опустила на него своё полное тело. Глядя на эту приземистую женщину с решительными манерами и вздёрнутым подбородком, никто не мог бы подумать, что ей всего двадцать девять. Невысокого роста, с тяжёлым пучком светлых волос и несколько надменным взглядом, она выглядела по крайней мере на тридцать пять. Излишне заплывшая в плечах, с пронзительно-серыми глазами, она обладала массой исключительно женских черт, каким-то невероятным образом сложившихся так, что за каждым её жестом и взглядом сквозило нечто по-мужски тяжёлое и непреклонное.
За последние пять лет Надежда очень сильно раздалась, но это нисколько её не портило, напротив, полнота добавила ей ту изюминку, которой не хватало худенькой сероглазой девочке с огромной копной светло-пшеничных вьющихся кудряшек. С годами волосы стали немного темнее, и, чтобы не терять цвета, Надежда иногда подкрашивала их в парикмахерской, слегка высветляя и подравнивая чёлку у одного и того же мастера. Смуглая, с огромными пушистыми ресницами, с головокружительно пышным бюстом и блестящими глазами, она была по-настоящему красивой и даже милой, но лишь до тех пор, пока на самом дне её глаз не загоралось что-то странное и пугающее, мгновенно воздвигающее между ней и окружающими высокую непреодолимую стену, пытаться разрушить которую было пустым делом.
— Здравствуйте, Надежда Фёдоровна, я очень рада вас видеть, — худенькая пожилая женщина с седыми волосами, казавшаяся на фоне своей посетительницы ребёнком, доброжелательно улыбнулась.
— Признаться честно, я не испытываю никакой радости от этой встречи, — Надежда Фёдоровна отложила дамскую сумочку в сторону, расстегнула верхнюю пуговицу плаща и резким движением сняла с шеи цветастый шёлковый платок.
— Вот как? — стараясь сгладить возникшую неловкость, воспитательница негромко засмеялась и, демонстрируя свои добрые намерения, заставила себя снова улыбнуться. — А мне казалось…
— Меня не интересует, что вам казалось. Если можно, давайте перейдём непосредственно к теме нашего разговора, — оборвала её Тополь. — Из слов Семёна я поняла, что сегодня в группе произошёл неприятный инцидент, в центре которого по непонятной для меня причине невольно оказался мой ребёнок.
— К сожалению, это так. Мне неприятно об этом говорить, но…
— Давайте обойдёмся без китайских церемоний. Если я всё правильно поняла, вы обвинили моего сына в воровстве, причём не имея на то ровным счётом никаких оснований, — отрывисто проговорила Надежда, и её густо-серые глаза сверкнули недобрым огнём. — Поскольку ваше дутое обвинение высосано из пальца, я попрошу вас объясниться, прежде чем решу, какие меры в отношении вас мне следует предпринять.
— Уважаемая Надежда Фёдоровна, при всём моём уважении к вам, в подобном тоне наш разговор продолжаться не может. Или вы успокоитесь и дадите мне возможность…
— А какого тона вы ожидали? — Надежда слегка наклонилась над низенькой партой и впилась глазами в лицо воспитательницы; на какое-то мгновение пожилой женщине показалось, что над ней нависла тень огромной хищной птицы. — Какого тона вы могли ожидать от матери, сына которой назвали вором?! Да как вам такое могло прийти в голову?! — лицо Надежды побледнело от негодования.
— А что бы подумали вы, если бы пропавшее яблоко одного ребёнка выкатилось из ранца другого? — не повышая голоса, спокойно спросила воспитательница.
