Первую неделю работы в цирке прикосновения подзаряжали меня. Мы обменивались теплом, передавали его друг другу, согревали и согревались. Хозяин цирка — мы так и называли его «хозяин», — желая получше объяснить, что от меня требуется, положил мне руки на плечи и пристально посмотрел в глаза. Я подумала: переигрывает. К чему такая патетика? Речь всего-навсего о калориях: поменьше картошки и риса, побольше мяса и салатов, причем без специй. Но потом я оценила его молчаливое напутствие. Здесь каждое внушение воспринимали не на слух, а всем существом, накрепко, навсегда. Я взяла склянку с кайенским перцем и непременно переперчила бы ужин, его бы выкинули, а следом и меня, — но тяжелая рука на плече меня удержала. Я не хотела оказаться на улице. Я тогда осталась без дома, без денег, вообще без всего. Лишись я места в цирке, город мигом расправился бы со мной, перемолол, проглотил, ведь от меня отвернулись все — и друзья и родные. Пропади я пропадом, потеряй образ и подобие, умри, никто бы и не почесался. Но я прошла по канату — выжила. Что мне помогло? Что заменило лонжу? Большинство работает с поддержкой, кроме гениев воздуха, прирожденных акробатов. Хотя без лонжи подчас обходится и добросовестный труженик, день за днем оттачивающий мастерство. Выходит, я труженик выживания? Похоже на то. Вот мое главное достоинство, можно сказать, талант.
Мало того, что я с легкостью приспосабливаюсь, я всегда готова смириться и потерпеть. Интересно, с какой это радости? Не иначе, в детстве перепугали. Хорошо бы расспросить психоаналитика или ясновидящую. Ну кто станет мыться в кухонной мойке? А мне отсутствие настоящей ванны нипочем, я радуюсь, что есть шаровой кран и что шутник-изготовитель присобачил сюда еще и гибкий душ. Не ною: «Где фарфор? Где фарфоровая ванна, гладкая, устойчивая, нежная, белоснежная, будто парное молоко?» Кстати, понятия не имею, из чего делают ванны: они фарфоровые или фаянсовые? В общем, о благородной белизне я не сокрушаюсь. Довольствуюсь серенькой нержавейкой, пригодной на все случаи жизни, прочной, легкой, глубокой и неизменно сохраняющей свою форму. Сама по себе мойка ни горячая, ни холодная, ее температура зависит от температуры воды. Я приспосабливаюсь не хуже: на холод отвечаю холодом, на тепло теплом. Без колебаний и полумер, полная гармония. Я гибкая и в прямом и в переносном смысле: иначе как бы я вымылась в кухонной мойке, да еще с удовольствием? Иногда я нарочно представляю себе небывалое нагромождение трудностей. Будто я одна-одинешенька на необитаемом острове, или на вершине горы в снегу и во льдах, или замурована глубоко под землей в пещере. Стыдно признаться, подобные чудовищные ситуации меня совсем не пугают. Наоборот, придают энергии и сил. Воображаемые катастрофы помогают преодолевать унылую повседневность. Невыносимо тянуть житейскую лямку — ни тебе опасностей, ни стремительного водоворота событий. Глядишь себе на счета, что копятся на магнитной доске, и знаешь: если дело не пойдет на лад, денег взять неоткуда, а крайний срок погашения кредита через три месяца, так что впереди полное банкротство. Я рискую не меньше, чем человек, взлетающий на гребень гигантской волны. С той разницей, что он поставил на карту жизнь, а я нет. В крайнем случае, разорюсь, окажусь на улице без денег и без работы, буду мерзнуть и голодать. Отчасти я уже знаю, до чего это сладко, есть некоторый опыт, и все-таки смело смотрю в лицо мрачному будущему — по сравнению со смертью все это ерунда. Так что засучим рукава и вперед, за длинной вереницей одинаковых дней. Ранний-ранний подъем, покупки, уборка, готовка: размораживаем, режем, варим, жарим, тушим, разогреваем. Прикидываем, подсчитываем, накрываем, снова все приводим в порядок, чистим, моем, выбрасываем остатки и снова разделываем, крошим, месим, печем. Так, ночью, сидя в теплой воде, я прикинула и перечислила, сколько всего мне предстоит переделать за день. Вроде бы мелочи, но в них-то и суть. Отчего же я так люблю жить? Не могу сказать точно. Летучая неуловимая радость прячется где-то глубоко внутри, а я, сама не знаю почему, ощущаю ее всей кожей. Я вылезла из мойки, тщательно вытерлась и намазалась прогорклым растительным маслом, готовить на таком я бы не решилась — это чересчур даже для меня.
Глава 7
Около десяти является владелец цветочного магазина, вооруженный обещанным букетом для вторичного использования.
— Раньше одиннадцати я не открываюсь, — сообщил он.
К чему бы это? Видимо, намекает, что не откажется от чашки кофе. Каждую его реплику приходится расшифровывать.
— Я сварю вам кофе?
— Ну, если вам угодно, — сказал, словно сделал мне величайшее одолжение.
И уселся на зеленый диванчик «для дам». Я проскользнула за стойку, подальше от его зловонного дыхания. Дорогая моя кофеварка! Нет, не то. Обожаемая кофеварка! Божество мое! Какая ты у меня стильная, блестящая, с кнопками, ручками, трубками, сетками — приборная доска моего личного самолета. Я и мечтать не смела о такой роскоши! Мне досталась кофеварка фирмы «Хиршмюллер», парижского филиала немецкого торгового дома «Крюгер», правление которого находится в Невшателе, в Швейцарии. Как видите, теперь, с легкой руки моего нового друга с авеню де ла Репюблик, я спец по бытовой технике. Конечно, кофеварка не последней модели, зато почти новая. Друг дал мне ее в кредит на выгоднейших условиях. Баснословных. Я бы даже решила, что он мне больше чем друг, но благоразумней предположить, что человеку понравилась не я, а моя готовность пользоваться самыми допотопными образцами его оборудования. «Неплохо для начала», — думала я, передвигая рычаги и подвинчивая цилиндр.
— Я люблю крепкий кофе, — пояснил цветочник. — Надеюсь, вас не затруднит сварить покрепче.
Мне захотелось предложить ему еще и кофейных зерен, пусть пожует, отобьет скверный запах.
— Нисколько не затруднит, — отозвалась я. — Мне тоже нравится крепкий.
— Позвольте представиться. Меня зовут Венсан.
— А меня — Мириам.
Я разорвала плотную коричневую бумагу и достала букет.
— У меня ни единой вазы, — пожаловалась я, разглядывая цветы: мрачные медвежьи ушки, гвоздики с траурной каймой, гипсофилу, что мгновенно осыпалась и покрыла край раковины волшебным снежным ковром. И еще два каких-то невиданных цветка: на длинном стебле мохнатые малиновые сморщенные валики, — уж извините, они показались мне похожими сами знаете на что.
— Жаль, — отозвался он довольно равнодушно. Нет чтобы немедленно броситься домой и притащить мне побольше выщербленных горшков, старомодных кашпо или ржавых ведер, одарить всевозможным старьем, бог весть по какой причине хранящимся у него в чулане.
Ничего не поделаешь. Пришлось пожертвовать двумя графинами и тремя стаканами.
Сели пить кофе. Вся эта растительность, на мой вкус, слишком буйная, и запах теперь стоит, словно в отцветающем саду, раздражая мои и без того издерганные нервы.
— Ну, как успехи? — осведомился Венсан, отхлебнув глоток черного кофе бледными тонкими губами.
Я задумалась. Со дня открытия прошло полторы недели. Я заработала триста евро, а должна вернуть банку четыре тысячи, плюс долг за приобретенное оборудование и ежедневная закупка продуктов. Я лучезарно улыбнулась:
