У Элли отвисла нижняя челюсть. Ее не заботило то, что Бланшар видит это. Неужели он сказал – семьдесят пять тысяч фунтов? Сумма гранта на ее программу по соисканию докторской степени составляла восемь тысяч, и для нее это были огромные деньги. Ее знакомые по университету, устроившиеся в крупнейшие юридические фирмы Лондона, не получали и половины этого. Элли знала это, поскольку они месяцами бахвалились своими зарплатами.
– Мы понимаем, что в Лондоне жить нелегко, – продолжал Бланшар, – и поэтому стараемся помогать в переходный период. В течение первого года вы можете занять квартиру, принадлежащую компании. Район Барбикан, тридцать девятый этаж. Изумительный вид из окна.
Элли задумчиво кивнула. Семьдесят пять тысяч фунтов.
– Разумеется, мы обеспечим вас всем необходимым для работы – лэптоп, мобильный телефон последней модели, если для вас это имеет значение. Субсидия на приобретение одежды.
Элли машинально потерла дешевую ткань своей юбки и представила себя в нарядах, которые она видела в витринах модных магазинов.
– Мы не предоставляем автомобиль, поскольку он вам не понадобится. Ездить по Лондону – настоящее мучение. В случае необходимости вас будет обслуживать наш водитель. И большинство ваших поездок будут за границу.
– Их будет много?
– Наши клиенты живут по всей Европе – Швейцария, Италия, Германия, ну и, конечно, Франция. Иногда они приезжают в Лондон, но обычно предпочитают, чтобы мы ездили к ним.
Элли лишь однажды выезжала за пределы Великобритании. Тогда ей было восемнадцать, она только что сдала экзамены. Полугодовых накоплений от работы по субботам хватило на неделю в испанском хостеле, пропахшем канализационными стоками.
– Естественно, мы обеспечиваем максимально возможный комфорт – бизнес-класс и хорошие отели.
– Я уверена…
Бланшар прервал ее взмахом серебряного ножа.
– Элли, будем честны друг с другом. В большинстве случаев собеседование основывается на лжи. Кандидат лжет по поводу того, какой он замечательный и трудолюбивый, а представители компании лгут по поводу того, какое это счастье – работать на них и какую блестящую карьеру можно при этом сделать. Кончается все тем, что они держат его на бумажной работе до тех пор, пока он не ослепнет, а затем выставляют за порог.
Элли молча слушала. Дым сигары Бланшара вызывал у нее головокружение.
– У нас не так. Мы тщательно выбираем того, кто нам нужен, и, заполучив его, стараемся удержать. Для нас вы инвестиция – в потенциале стоящая миллионы. Как в случае с любой инвестицией, мы будем помогать вам, увеличивать вашу стоимость. Да, работа непроста. Будут долгие рабочие дни, а иногда и вечера, но можете мне поверить, это гораздо интереснее всего того, чем вам приходилось заниматься прежде. Вы будете лично общаться с могущественнейшими и умнейшими людьми в Европе, и они будут выслушивать вас. С уважением и благодарностью. Поскольку вы будете представлять банк «Монсальват», и поскольку они будут видеть в вас родственную душу. Как видим мы.
Бланшар сцепил ладони и наклонился вперед, перегнувшись через стол.
– Элли, мы очень хотим, чтобы вы работали у нас. Что нужно сделать, чтобы вас уговорить?
Глава 2
Иль-де-Пеш, 1142 г.
Мы плывем убивать графа дождливым утром. От капель дождя на ровной глади моря расходятся круги, наползая друг на друга и образуя замысловатые узоры. Наши плоские лодки скользят по воде, разрушая эту благородную вязь. Днище настолько тонкое, что я ощущаю под ним воду, как наездник может чувствовать лошадиную плоть через седло.
Наши лодки чуть больше коракла[2]. В определенном смысле мы – пилигримы. Кожа головы зудит в том месте, где Малегант прошлой ночью выбрил мне своим охотничьим ножом ложную тонзуру. Там, где грубая шерсть рясы не натирает кожу, по ней бегают мурашки. Неделю назад мы раздели группу монахов, которых застигли врасплох на дороге вблизи Ренна. Швы впиваются в плечи: мы несколько шире среднего монаха. И к тому же под рясами у нас кольчуги.
Над морем поднимается туман. Он обволакивает нас, пустой белый гобелен на стенах нашего мира. Эта бухта насчитывает три сотни островов, но все они скрыты от наших глаз. Погода для нас просто идеальна. Черные лодки на фоне темного моря будут почти невидимы для дозорных. И даже если они заметят нас, тетивы их луков уже размокли под дождем. Малегант говорит, что в этом проявляется Божья воля, и мы смеемся, оценив шутку.
Нас восемь человек, и у каждого на лезвии меча имеются метки по меньшей мере дюжины сражений. Наши руки в крови, наши лица в шрамах. Мы не из тех, кого хочется встретить на дороге – в чем убедились те самые монахи. Но все мы боимся Малеганта. Он выше любого из нас на голову, и все в нем черное: волосы, глаза, камень в рукоятке меча, орел с раскрытым клювом, нарисованный на щите. Даже кольчуга у него изготовлена из черного сплава.
Малегант достает охотничий нож и разрезает свою рясу от шеи донизу, как будто вспарывает тело. Так будет легче сбросить с себя маскировку, когда начнется битва. Все мы делаем то же самое. Звук разрываемой ткани нарушает тишину, царящую над морем.
Впереди среди тумана появляется тень. Я слышу, как вода плещется о берег. Тень увеличивается в размерах, нависая над нами. Жалобно кричит выпь. На скале, вплотную подступающей к морю, высится замок. Мы подплываем достаточно близко, и я различаю ракушки, украшающие пунктирными линиями стены. Из воды торчат палки, отмечающие расположение плетеных ловушек для лобстеров.
Мы направляем лодки на птичий крик и обнаруживаем вал, спускающийся от ворот замка к морю. Ворота открыты: рядом с ними стоит монах-картезианец в рясе цвета тумана. Крик выпи исходит из его рта, к которому он прислонил ладони.
Он опускает руки, открывая свое молодое и чистое лицо, и я замечаю, что он, как никто из нас, похож на монаха.
– Они что-нибудь заподозрили? – спрашивает Малегант. Даже голос его черен, как сажа.
Картезианец качает головой.
– Граф молится в своей часовне.
Мы соскакиваем в воду, не осмелившись вытаскивать лодку, поскольку это неизбежно создало бы шум. Я высвобождаю свой меч от обертки. Убитые нами монахи имели при себе книги, а пергамент не пропускает воду. Я бросаю листы в воду и наблюдаю, как они уплывают прочь. Дождь пытается утопить их.
– Сторожи ворота, – бросает Малегант картезианцу. – Когда начнется схватка, ни один из них не должен уйти.
Он завязывает пояс слабым узлом поверх рясы. Рукоятка меча выпирает внизу живота, и со стороны это выглядит неприлично и одновременно смешно. Мы натягиваем на головы капюшоны и цепочкой проходим в ворота.
Еще только начинает светать, но в замке уже кипит жизнь. Грумы выносят из конюшни дымящиеся ведра с навозом и вываливают их содержимое во дворе кухни. Слуги выметают стебли тростника из большого зала и относят их к печи пекарни, чтобы сжечь. Где-то кричат соколы, которым сокольничие дают свежее мясо. Женщина в белом платье стоит на балконе, перегнувшись через перила. Я поворачиваю голову, чтобы рассмотреть ее через отверстие капюшона, но она окутана туманом и похожа на эфемерного ангела.
