Маю умела улыбаться, как никто другой.
Я не говорю о «рабочих» улыбках, которых у Маю было не меньше сотни. Иногда, без всякой задней мысли или какого-либо расчета, она вдруг улыбалась другой, совершенно естественной улыбкой. Этой улыбки было достаточно, чтобы люди простили Маю все недостатки до единого.
Уголки ее губ изящно приподнимались, уголки глаз мягко опускались – и на лице расцветала улыбка, солнце выглянуло из-за туч. Ослепительная, чистая, грустная до слез, искренняя, естественная улыбка.
Даже когда Маю уже угробила свою печень (отчего у нее испортился цвет лица, кожа покрылась прыщами и мелкой сыпью), она сохранила это поразительное умение улыбаться. Сохранила до самой могилы, да и в могиле, наверное, тоже.
Все, что я говорю сейчас, я должна была сказать ей при жизни. Я должна была говорить ей это каждый раз, когда она улыбалась. Не пожирать ее восхищенно глазами, а просто сказать.
Когда я, выбившись из последних сил, все-таки добралась до бара, оказалось, что там нет ни одного клиента. Хозяин и вторая официантка сидели со скучающими лицами за стойкой и слушали музыку. Если бы не музыка, в заведении было бы тихо, как на морском дне. Казалось, что, если я что-нибудь скажу, мои слова прогремят как гром.
– Что за дела? Сегодня разве не пятница? – наконец произнесла я.
– Все из-за дождя, – довольно жизнерадостно ответил хозяин.
Я повязала фартук и присоединилась к двум бездельникам.
Этот бар нравился мне всегда, с тех пор, когда я сама была здесь завсегдатаем.
Во-первых, меня успокаивал приглушенный свет. Здесь всегда было полутемно, так что, если положить руку на стол, ее с трудом удавалось разглядеть. По вечерам хозяин специально не зажигал свет, пока не наступала непроглядная темнота. Во-вторых, мне нравилось, что здесь, как правило, было мало посетителей. Плюс видавшие виды столы и стулья – все это создавало странноватую, завораживающую атмосферу. И дощатый пол, характерный масляный запах которого напоминал мне о школе, о тех временах, когда я училась в восьмом или в девятом классе. Вся обстановка бара – старая, потрепанная – была окрашена в коричневые тона. И каждый раз, ложась грудью на стойку, я испытывала такое блаженство, что казалось, вот-вот умру. Я обвела глазами тихое, таинственное помещение и в очередной раз подивилась тому, насколько иначе выглядит бар, когда в нем толпится нетрезвый народ.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Рюичиро.
– Ну и ну! – сказал он.
Мы испуганно вздрогнули, настолько это было неожиданно. Оправившись от испуга, я сказала:
– Добро пожаловать.
– Вы при виде клиента каждый раз пугаетесь? Ну и местечко, – проговорил Рюичиро, усаживаясь за стойку.
– Мы просто решили, что сегодня уже никто не придет.
Рюичиро осмотрелся:
– А у вас тут куча места. Даже обидно.
– Зато когда народ набивается, то уж под завязку Правда, это редко бывает. Да и вообще, что хорошего в переполненном баре? – я улыбнулась.
– Пока других клиентов нет, можешь поболтать со своим другом, – сказал хозяин. Этот мужчина, которому на вид было чуть меньше сорока, отчасти даже радовался, что сегодня нет посетителей, – можно отдыхать и слушать свою любимую кассету.
Я вышла из-за стойки, сняла фартук и положила его на стул, чтобы был под рукой. Мне досталась роль «подсадного» клиента, готового в любой момент превратиться в обслуживающий персонал (впрочем, в тот вечер до этого дело так и не дошло).
Мы решили выпить и пили весь вечер под звуки одной и той же без конца проигрываемой кассеты с джазом.
Рюичиро болтал о том, о сем, а потом, как бы, между прочим, спросил:
– А как ты думаешь, что такое счастье?
Выло понятно, что он это не всерьез, но мне все равно на секундочку стало не по себе.
– Ты, случайно, не заполнял анкету возле станции? – на всякий случай поинтересовалась я.
– Какая еще анкета? Ты о чем?
– Ни о чем. Просто «счастье» – это, прямо скажем, не самое употребляемое слово в повседневном лексиконе.
Коричневый напиток в моем стакане становился все прохладней и прозрачней, постепенно сливаясь с цветом тающего льда. Я наблюдала за этим любопытным процессом.
Бывают вечера, когда все удачно складывается, все сходится. Тот вечер был именно таким. Я уже начала немного пьянеть, что было даже приятно. Мне не хотелось быть трезвой. Едва слышная фортепианная мелодия вдруг зазвучала бодрее, набирая темп.
– Уж вы-то с сестрой, я уверен, использовали это слово чаще остальных, – сказал Рюичиро. – Когда ты приходила к нам в гости, вы с ней садились рядышком и весело щебетали о счастье, как две нежные птички.
– Какое удачное сравнение. Сразу видно, что ты писатель, – ответила я.
– А ты сама посуди. Во-первых, у тебя семья как из американских фильмов: молодая мама, малолетний брат, двоюродная сестра и… кто там у вас еще?
– Мамина подруга.
– Во – во. Так что поводов призадуматься о счастье гораздо больше, чем у обычных людей. Чтобы в таком возрасте у кого-нибудь был брат – дошкольник – это, скажу я тебе, большая редкость.
– Ну, ребенок в доме – это всегда приятно. Сразу чувствуешь себя моложе, чем ты есть на самом деле. Только вот шуму от него… Зато очень интересно смотреть, как он растет день ото дня, прямо на глазах.
– Наверное, твой брат вырастет довольно своеобразным – одни тетки вокруг.
– Было бы здорово, если б он вырос красивым. Представляешь, когда он школу закончит… Мне, правда, уже больше тридцати будет – даже думать об этом противно… Неважно, в общем, я в темных очках и на высоких каблуках буду с ним гулять по городу, и все молодые девчонки просто умрут от зависти.
– Это никуда не годится! У него же комплексы разовьются.
– Короче, я просто хотела сказать, что ребенок – это здорово. Только подумай, у него все еще впереди. Столько возможностей.
– Ну да, ну да. Все только начинается. Сперва школа, потом первая любовь, потом половое созревание, школьные экскурсии, путешествия…
– Путешествия?
– Тебе кажется, это слово здесь неуместно? А у меня, наоборот, школьные годы всегда ассоциируются с путешествиями, наверное, потому, что каждый раз, когда все ехали куда-нибудь, я, как назло, заболевал и никогда с классом не ездил. До сих пор одноклассникам завидую.
– Ну, так съезди куда-нибудь сейчас. Кто тебе мешает? – спросила я, сама не знаю зачем.
– Съездить куда-нибудь? А что, неплохая идея. Я хоть завтра могу выехать, – он произнес это мечтательным тоном, будто мысль о путешествии пришла ему в голову впервые в жизни. – Нет, правда. Очень хорошо, что я собрался ехать именно сейчас, а не десять лет назад – по крайней мере, мне не придется считать каждую копейку в дороге.
