Отчасти из страха замерзнуть, а отчасти из желания расширить свой бизнес Мосс предложил Люси Уолкот стать младшим партнером. Уже через девять месяцев он был уверен в ней настолько, что решился уехать из Нью-Йорка на первые, самые отвратительные месяцы года — с января по март. Люси радовалась оказанному ей доверию. Мосс радовался теплу и солнцу во Флориде, а Андре радовался, что работает с красивой девушкой. Чем больше он узнавал Люси, тем чаще ему хотелось продолжить отношения с ней за стенами офиса, но он слишком много времени проводил в разъездах, а у Люси каждую неделю появлялся новый, устрашающе мускулистый кавалер. Поэтому до сих пор они встречались только в агентстве.
Толкнув тяжелую дверь, Андре вошел в просторное светлое помещение. Из мебели, кроме дивана и низкого столика в углу, в ней имелся только огромный стол, рассчитанный на четыре рабочих места. Сейчас три стула были пусты, а на четвертом, склонившись над клавиатурой компьютера, сидела Люси.
— Лулу, тебе сегодня везет! — Андре бросил сумку на диван и подошел к столу. — Приглашаю тебя на ланч. Настоящий роскошный ланч. Можем пойти в «Ше Феликс» или в «Буле», или куда хочешь! У меня новая работа, и я намерен это отпраздновать. Согласна?
Люси улыбнулась, встала из-за стола и медленно потянулась.
Тоненькая и гибкая, с копной черных вьющихся колос, из-за которых она казалась гораздо выше, чем ее реальные пять футов шесть дюймов, Люси выглядела неуместно яркой и цветущей на фоне нью-йоркской зимы. Казалось, ее кожа удивительного, среднего между шоколадом и медом оттенка навсегда впитала в себя солнце родного Барбадоса. Когда Люси спрашивали о ее происхождении, она иногда смеха ради называла себя чистокровной квартеронкой и потом с удовольствием наблюдала, как ничего не понявший собеседник тем не менее вежливо кивает. Андре ей нравился, и она бы не возражала против продолжения знакомства, но, к сожалению, его вечно не было в городе.
— Ну так как? — с надеждой спросил он.
Люси пожала плечами и кивнула на пустые стулья:
— Я сегодня одна. У Мэри грипп, а Дану вызвали в коллегию присяжных. Нельзя оставлять контору без присмотра. — Даже после десяти лет, прожитых в Нью-Йорке, в голосе Люси сохранилась нежная вест-индская напевность. — Может, в другой раз?
— Ладно, в другой раз.
Люси сдвинула гору папок на край дивана и освободила место для них двоих.
— Расскажи мне о новой работе. Подозреваю, тут дело не обошлось без моей любимой редакторши, так?
Люси и Камилла недолюбливали друг друга. Началось все с того, что Камилла как-то назвала Люси «экзотической крошкой с головкой в рюшечку», о чем той немедленно сообщили, и с тех пор взаимная антипатия неуклонно росла. Камилла полагала, что Люси недостаточно почтительна и чересчур много требует для своих клиентов, а Люси считала Камиллу кривлякой и снобкой. Однако ради пользы дела чувств своих они не демонстрировали и общались друг с другом с ледяной вежливостью.
Андре уселся на диван так близко к Люси, что почувствовал ее запах — теплый, цитрусовый и волнующий.
— Лулу, не могу тебе врать. Камилла хочет, чтобы я снял несколько икон на юге Франции. Два-три дня, не больше. Улетаю завтра.
Люси задумчиво кивнула, прищурилась:
— Про деньги ничего не говорили?
— Я?! — Андре в ужасе замахал руками. — Никогда. Вы же мне не велите.
— Потому что ты не умеешь. — Она записала что-то в ежедневник, откинулась на спинку дивана и улыбнулась. — Хорошо. Думаю, самое время поднять тебе гонорары. Они платят тебе как штатному фотографу и используют почти в каждом номере.
— Зато не остается времени на глупости, — легкомысленно отмахнулся он.
— Что-то сомневаюсь.
Последовало короткое неловкое молчание. Люси собрала на затылке волосы, продемонстрировав четкий и изящный овал лица.
— Переговоры я беру на себя, — еще раз улыбнулась она. — Твое дело — съемки. А она тоже едет?
— Обед в «Золотой голубке», дорогуша, — ухмыльнулся Андре. — Один из ресторанов, заслуживших ее официальное одобрение.
— Интимная обстановка — только ты, Камилла и ее парикмахер. Как мило.
Ответить Андре помешал телефонный звонок. Люси сняла трубку, нахмурилась и, прикрыв микрофон рукой, прошептала:
— Это надолго. — Она послала ему воздушный поцелуй. — Счастливо съездить.
* * *
Машина тронулась со стоянки у ресторана «Ройялтон», а Камилла достала мобильный телефон и осторожно, чтобы не дай бог не повредить ноготь, набрала номер. Ланч получился удачным, и Джанни, такая душка, очень ей помог. Надо бы отправить ему в отель коробку сигар.
— Да? — ответил ей торопливый, раздраженный голос.
— Дорогуша, это я. Можно лететь в Париж. Джанни обо всем договорился. Один из слуг покажет мне квартиру. Могу провести там хоть целый день.
— А все картины на месте? — Теперь голос ее собеседника стал более заинтересованным. — Ни одна не заложена, не отдана на хранение?
— Все на месте. Джанни лично проверил перед отъездом.
— Отлично. Хорошо сработано, милая. Очень хорошо. Увидимся вечером.
В изысканно меблированном кабинете Рудольфа Хольца уже сгущались сумерки. Он бережно вернул трубку на телефон, сделал глоток зеленого чая из чашечки мейсенского фарфора и снова углубился в статью лондонского корреспондента «Чикаго трибюн». В ней рассказывалось, как особому отделу Скотленд-Ярда, расследующему кражи предметов искусства и антиквариата, удалось отыскать самую знаменитую норвежскую картину — «Крик» Эдварда Мунка, оцененную в сорок пять миллионов долларов. Она была украдена в 1994-м, а два месяца спустя найдена в подвале частного дома на юге Норвегии.
Хольц покачал головой и продолжил чтение. По утверждению журналиста, общая стоимость похищенных по всему миру произведений искусства составляла ни много ни мало три триллиона долларов. Дойдя до этой цифры, Хольц удовлетворенно улыбнулся. Как же удачно вышло, что два года назад он познакомился с Камиллой.
Впервые они встретились на открытии выставки в одной из галерей. Хольц обычно посещал подобные мероприятия ради поддержания своего официально статуса арт-дилера. Картины ему быстро наскучили, а вот Камилла, наоборот, заинтересовала. Он сразу почувствовал, что у них есть что-то общее, и, чтобы удостовериться, пригласил ее на ланч. В ресторане за пустым и банальным разговором они быстро разглядели друг в друге родственные души. За ланчем последовал обед, словесное фехтование было отброшено за ненадобностью, теперь они стали друг с другом почти честны и довольно скоро обнаружили, что в жизни обоими управляет едва прикрытая страсть к стяжательству. К тому времени, когда Камилла оказалась в огромной, украшенной четырьмя колоннами кровати Хольца, они уже точно знали, что созданы друг для друга.
Молодец Камилла. Хольц допил свой чай, подошел к окну и полюбовался на косой мокрый снег. Дело приближалось к вечеру, и внизу, на слякотной, холодной Парк-авеню, люди чуть не дрались за такси. На автобусных остановках на Лексингтон-авеню наверняка выстроились длинные очереди. Как приятно сидеть дома в тепле. Как приятно быть богатым.
