Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
На девятый день Егор Васильевич вошел в комнату и осторожно присел на свободный стул у края стола.
Пришедших помянуть его было немного, но это не удивило и не огорчило Егора Васильевича. Он знал, как коротка человеческая память, и девять томительных дней, отделявших его от прошедшей жизни, слились в вереницу повседневных дел и забот для других.
Не решаясь пошевелиться, с замиранием сердца смотрел он на свою жену Елизавету Ильиничну.
Елизавета Ильинична, как и положено вдове, сидела во главе стола, и черный бязевый платок, спадавший на черное платье, оттенял ее от других. Рядом с ней на тарелке стояла рюмка водки, накрытая куском черного хлеба, мысленно принадлежавшая Егору Васильевичу.
«Теперь все, связанное со мной, будет только мысленно», – подумал Егор Васильевич и впервые ощутил в себе забытые за девять дней слезы.
Он с тоской оглядывал свою квартиру – двухкомнатную «хрущевку» с низкими свежепобеленными потолками, коврами, сервантами и трюмо на фигурных ножках. Ни щербинки… Все было подогнано, прошпаклевано, выкрашено, и от этого стерильно-полированного благополучия, когда-то радовавшего глаз, становилось грустно и неуютно, и жаль было потраченной зря жизни.
Егор Васильевич повернулся к Елизавете Ильиничне и увидел, что она смотрит на вещи его глазами.
Тридцать лет прожили они в привычке, вечных хлопотах, воспитании сына и только сейчас, постигнув необратимость произошедшего, были влюблены, как в юности, и тосковали друг без друга. Егору Васильевичу хотелось подойти к жене, положить руку на плечо и сказать, что он здесь, с ней, но делать этого было нельзя, и, не находя себе места, он вышел на лестничную клетку.
На площадке, аккуратно стряхивая пепел в блюдце, в неловком молчании курили сварщики его бригады.
– С понедельника нас на трассу посылают, – первым нарушил молчание бригадир.
– Почему нас-то?!
– Опять – твою мать! – завозмущались сварщики.
– А кого прикажете посылать? – усмехнулся бригадир. – Молодых? Они наварят…
– Дождь, слякоть… – неопределенно сказал кто-то.
– Егора бы. Он любил с трубами возиться.
– Да, Егор был сварной что надо, – охотно поддержали сварщики.
– Самые неудобные стыки выбирал.
– Да и то сказать: наблатыкался за тридцать лет.
– Теперь вот… Тьфу! – сплюнул кто-то в сердцах. – Пойдем, что ли, хлопнем за помин Егоровой души.
«Почему они все об одном и том же…» – с раздражением подумал Егор Васильевич, но, вспомнив, что еще недавно сам был таким, смутился и прошел в квартиру.
На кухне Люба, соседка, выпытывала у Елизаветы Ильиничны:
– Не приходил еще Егор-то?
– Нет… – как будто удивлялась Елизавета Ильинична.
– Ты не удивляйся. Они, покойники, любят после смерти ходить. Ходят – душу мытарят.
– Зачем?
– Бог их знает, неуемных. Ты, главное, не бойся.
– Я не боюсь, – спокойно отвечала Елизавета Ильинична.
– Как почувствуешь: пришел, – не успокаивалась Люба, – ты его матом и почаще. Они этого не выносят.
«Неужели пошлет?» – ужаснулся Егор Васильевич.
– Глупости все, – сказала Елизавета Ильинична и ушла в комнату.
«Дура!» – рассердился Егор Васильевич и сыпанул Любе соли в поминальный компот.
Расходились быстро – никому не хотелось оставаться один на один со вдовой, переносить ее слезы и заниматься бесполезным утешительством.
За окном шел мелкий осенний дождь, и сварщики, предполагая сырость вечерней улицы, выпили в коридоре на посошок, что-то долго и путано объясняли Елизавете Ильиничне, оставляли телефоны и только после этого ушли. Елизавета Ильинична осталась одна.
Чтобы не напугать жену, Егор Васильевич прошелся по комнате тяжелой, одной ей знакомой походкой и несколько раз кашлянул в тишине.
– Ты, Егорша? – позвала Елизавета Ильинична.
– Я, Лиза.
– Я ждала тебя.
– Я не мог раньше.
– Сядь около меня.
Егор Васильевич сел.
– Как ты живешь, Лиза?
– Плохо. Я скучаю по тебе, Егорша.
– И я скучаю по тебе, Лиза.
Они замолчали.
– Почему не было сына, Лиза?
– Он в командировке – не смог приехать. Ты расстроился?
– Нет. Я хотел увидеть только тебя… Я не знаю, о чем говорить. Мы что-то делали не так?
– Мы все делали не так… Помнишь лето в Сокольниках, в пятьдесят восьмом году? Ты был в белом костюме и в этой дурацкой соломенной шляпе, ужасно смешной…
– И ты была в белом платье, только совсем девчонка…
– Это был единственный день в нашей жизни, – помолчав, сказала Елизавета Ильинична. – Лучший день.
– Лучший, – согласился Егор Васильевич. – Я люблю тебя, Лиза.
– И я люблю тебя, Егорша. Мы теперь все время будем вместе?
– Да… Все время…
И не удержался – заплакал. Сиротливое дыхание его слезы коснулось ладони Елизаветы Ильиничны.
– Что с тобой, Егорша? Почему ты плачешь?
– Так, ничего. Это теперь бывает со мной.
– Когда тебе уходить?
– На рассвете.
– Ты придешь завтра?
– Да.
– Как хорошо. Знаешь, я устроюсь куда-нибудь на сменную работу, и мы будем встречаться каждую ночь. Мне совсем не обязательно видеть тебя – я так привыкла к тебе, запомнила тебя, что мне достаточно твоего дыхания рядом, достаточно просто говорить с тобой…
На рассвете Егор Васильевич ушел.
– Я закрою за тобой, – сказала Елизавета Ильинична. – Будто ты ушел на работу и вот-вот вернешься…
Встречались они каждую ночь.
Егор Васильевич приходил в первом часу, садился за обеденный стол в большой комнате, и они говорили о том, что много лет покоилось в глубине их сердец.
– Ты стал совсем другим, – говорила Елизавета Ильинична, – я хочу увидеть тебя.
– Я все тот же, – смеялся Егор Васильевич, – только немного похудел, небрит, и, что самое поразительное, – умные глаза…
– За что ты меня полюбил?
– Ты необычная, Лиза.
– Разве? – недоверчиво спрашивала Елизавета Ильинична.
– Конечно, – горячо убеждал Егор Васильевич. – Ты удивительная…
– Обыкновенная, – смущалась Елизавета Ильинична. – Табельщица на стройке. Что тут удивительного.
Перед рассветом они уходили гулять. Шли ночной Москвой, Бульварным кольцом, темными набережными.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83