Сегодня стук показался ему особенно настойчивым. Но он все равно не стал откликаться. Нет смысла открывать дверь, когда знаешь, что за ней никого нет.
3
Опустившись с неба поразительной синевы, самолет приземлился в аэропорту Тель-Авива и высыпал пассажиров из своего салона на раскаленный бетон взлетной полосы. Том так и не связался с Шерон и потому поехал в Иерусалим на автобусе. Оказавшись на автобусном вокзале, где кипела чужеземная жизнь, он изумился количеству молоденьких женщин в тускло-оливковой армейской форме. Симпатичные израильские девушки с автоматами «узи» на ремне.
Он глядел вслед одной из них, когда мальчишка в темных очках и при плеере сунул ему в руки какую-то листовку. Листовка приглашала остановиться в дешевой гостинице, соблазняя бесплатной кружкой пива. Не успел он дочитать рекламный листок, как пожилой хасид с седыми пейсами и кустистой бородой улыбнулся ему из-под широких полей черной шляпы и преподнес еще одну листовку. Эта была написана на иврите, но на обороте был дан английский перевод: «АМЕРИКАНЦЫ — АМАЛЕКИТЯНЕ.[4]Дочери Сиона надменны, и ходят подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью, и гремят цепочками на ногах.[5]НАМ НЕ НУЖЕН НОВЫЙ АЭРОПОРТ».
Цитата показалась Тому знакомой.
— Исайя?
Хасид пожал плечами, давая понять, что не понимает по-английски, и поспешил прочь, накинувшись со своими листовками на группу австралийских туристов.
Том остановил такси-«мерседес» и дал водителю адрес Шерон. Машина умчала его под средневековые стены Старого Иерусалима. Повсюду развевались флаги. Флажки поменьше и вымпелы взвивались над зубцами стены Старого города. Золотой купол мечети аль-Акса подпирал синее небо. Из окна быстро мчавшегося такси Том любовался заливавшим весь город солнечным светом медового оттенка. Он подкрашивал облака, омывал древние кирпичные стены, просвечивал из старинных порталов, отбрасывавших длинные тени. Это напомнило ему открытки со сценами из библейской истории, которые он собирал еще в воскресной школе.
Таковы были его первые впечатления о Иерусалиме. «Прекрасна ты, возлюбленная моя. Любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами».[6]
Это был Иерусалим, какого не существовало в действительности и каким ему больше не суждено было предстать перед ним. Тому хотелось попросить водителя притормозить, выйти из автомобиля, шагнуть прямо в глянцевую открытку и остаться в ней. Но вместо этого сказочная картина удалялась от него, постепенно уменьшаясь в заднем окне «мерседеса». Он слышал голоса, доносившиеся из-за городской стены. «Прекрасна ты, возлюбленная моя. Любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами». Но автомобиль уже мчал по улице Шекхем на северо-восток, и старинная цитадель скрылась за холмом. «Грозна, как полки со знаменами». За задним стеклом автомобиля кристаллизовалась знакомая с детства мифическая старина. Это был день прибытия, день невинности.
Его отражение в дымчатых стеклянных дверях квартиры Шерон напомнило ему голема.[7]Первую, неудачную попытку человека. Вылепленного из глины Адама, ожидающего, чтобы Господь вдохнул в него жизнь. Он чувствовал в самом себе эту незавершенность, нехватку животворной искры, пролетевшей мимо него.
Он вторично нажал кнопку звонка. Рука, в которой он держал чемодан, уже вспотела. По-прежнему никто не открывал. Он позвонил в соседнюю квартиру, и в переговорном устройстве проскрипел сонный голос.
Том приблизил ухо к шороху, доносившемуся из домофона.
— Вы говорите по-английски?
— Мм… Да.
— Я ищу Шерон. Из соседней квартиры.
— Мм… Она уехала.
— Простите, что вы сказали?
— Уехала. В отпуск. Мм… Вернется через несколько дней.
Домофон щелкнул и отключился. По-видимому, сонный израильтянин вернулся к прерванному завтраку. Был уже полдень, однако.
Том тупо уставился на раскаленную пыльную улицу. Сжимая влажную ручку чемодана, он переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. Слово «голем» гремело у него в мозгу, как эхо выстрела в пустыне. Пока он спускался по мраморной лестнице многоквартирного дома, лоб его вновь покрылся потом. Покинув прохладную тень здания, он окунулся в ослепительный солнечный свет.
Куда понесло Шерон? Внезапно решив прилететь сюда, презрев обычные в таком случае условности, он теперь ругал себя за глупость. Других знакомых в Иерусалиме у него не было. Дом был далеко, Том чувствовал себя одиноко и потерянно. Он был уверен, что таксист заломил слишком высокую цену. Бледный иностранец, вроде него, будто нарочно создан для того, чтобы его обирали.
Из-за угла вырулило такси. Том остановил его и попросил отвезти его обратно, в центр Нового Иерусалима.
— Там, где вы меня посадили, живут преимущественно евреи или арабы? — спросил он водителя по пути.
Водитель посмотрел на него через плечо и продемонстрировал улыбку, полную золотых зубов. Вопрос был, очевидно, настолько смехотворным, что он даже не стал на него отвечать. Том достал листок с рекламой гостиницы, который ему всучили на автовокзале.
— Это приличное место?
— Приличное, но не слишком чистое, — ответил водитель, посмотрев на листок.
— А вы не порекомендуете мне какой-нибудь отель?
— Отель обойдется вам недешево. Очень недешево.
— Я бы хотел найти что-нибудь не дорогое. Бестрепетно рявкнув гудком на зазевавшихся пешеходов, водитель сказал:
— Кажется, я знаю, что вам нужно. Не очень дорого, но и не какая-нибудь арабская хибара.
Предложенная им гостиница находилась чуть севернее Меа-Шеарим, района ортодоксальных иудеев, неподалеку от Старого города. На углу улицы в глаза бросался большой плакат:
ДОЧЕРИ ИЕРУСАЛИМА,
ВСЕГДА ОДЕВАЙТЕСЬ СКРОМНО
Такси остановилось у дома из серого кирпича, выглядевшего более или менее чисто. Гостиница имела статус молодежного общежития. Курчавый черноволосый юнец в кипе и с удивленными глазами за толстыми линзами очков показал ему комнату. В ней пахло теплой пылью. Том отвернул покрывало и с сомнением посмотрел на желтоватую простыню. Юнец заверил его, что белье недавно меняли, а внешний вид ничего не значит. Том снял номер и расплатился фунтами стерлингов, за что получил скидку.
Когда молодой человек удалился, Том распахнул ставни. Длинные лучи послеполуденного солнца пронзили комнату, высветив поднятую им пыль. Том ничего не имел против пыли. Это была древняя, мистическая пыль. Пыль Авраама, Иисуса и Мухаммеда. Легкий неуловимый сор, оставленный мировыми религиями.
