Да ладно, забудь ты про эти титьки – что там с личиком? Сказать пока трудно, прическа такая, что ничего не поймешь, пока она совсем к тебе не развернется. Волосы густые, пушистые, каштановые, длинные, прямые, и в профиль лица за ними не видно. Легко поверить, что у девушки с такими волосами должно быть лицо красивое, как у актрисы или поп-звезды, но он знал, что это не тот случай. Когда она мельком повернулась в его сторону, он вздрогнул. Маленькое личико в форме сердечка, как у эльфов в детских сказках, с крохотным носиком и невероятно большими пухлыми губами супермодели. Но щеки при этом пухлые, как у хомячка, и очки – таких он в жизни не видел – с толстенными стеклами, увеличивавшими глаза чуть ли не вдвое.
Короче говоря, та еще штучка. Помесь Памелы Андерсон и бабушки-старушки.
Машину она уж точно водит как бабушка-старушка. Пятьдесят миль в час – и хоть застрелись! А старая затрапезная теплая куртка с капюшоном на заднем сиденье – это к чему? Видать, у дамочки не все дома. Может, даже на учете состоит. И говор не здешний – наверно, иностранка.
Вставить ей, не вставить?
Ну, если случай подвернется, почему бы и нет? Она в койке, пожалуй, будет получше, чем Дженин, – да наверняка.
Дженин. Вот ни фига себе – стоит о ней подумать, как сразу настроение ни к черту. Пока о ней не вспомнишь, все идет как по маслу. Старушка Дженин. Вспомнишь – и сразу кувырк с неба на землю. Черт, может, выкинуть ее из головы навсегда? Посмотри лучше, какие у этой цыпочки титьки, ярко освещенные солнцем, они похожи… Тут он понял, на что они похожи: на луну. Ну, если быть совсем точным – на Две луны.
* * *
– А что у вас за дела в Инвернессе? – внезапно спросил он.
– Бизнес, – ответила она.
– Какой?
Иссерли задумалась. Молчание тянулась так долго, что она забыла, кем решила представиться на этот раз.
– Я адвокат.
– Точно?
– Точно.
– Как в телевизоре?
– Я не смотрю телевизор.
Это была почти правда. Очутившись в Шотландии, Иссерли поначалу смотрела телевизор сутки напролет. Но теперь она ограничивалась новостями, да еще тем, что показывали, пока она занималась гимнастикой.
– Уголовный кодекс? – предположил он.
Она быстро заглянула ему в глаза. Там теплилась искорка интереса, которую следовало раздуть.
– Иногда, – ответила она, пожимая плечами. Вернее, пытаясь пожать плечами. Когда сидишь за рулем, это не так-то просто, особенно с такой грудью, как у Иссерли.
– Какая-нибудь «клубничка»? – заинтересовался он.
Она посмотрела в зеркало заднего вида и притормозила, чтобы пропустить вперед «фольксваген» с прицепом.
– Смотря что вы считаете «клубничкой», – отозвалась она, завершив маневр.
– Не знаю, – вздохнул он, одновременно меланхолично и игриво, – Ну, скажем, когда муж убивает жену, потому что та забавлялась с другим парнем.
– И такое случается, – уклончиво ответила Иссерли.
– И вы ему дадите на всю катушку?
– На всю катушку?
– Ну, за решетку на всю жизнь засадите?
– А с чего это вы решили? Может, я буду защищать его? – хмыкнула Иссерли.
– Да ладно, для баб все мужики – сволочи.
Все это говорилось со странной интонацией: мрачной, даже злой и в то же время явно игривой. Иссерли пришлось долго думать над тем, как следует ответить в подобной ситуации.
– Да нет, я не считаю, что все мужики – сволочи, – сказала она, машинально перестраиваясь в другой ряд. – Особенно те, кто женат на стервах.
Она надеялась, что это заявление развяжет ему язык.
Но вместо этого он затих и как-то слегка обмяк. Она посмотрела в его сторону, но он отвел глаза, как будто она перешла границу приличий. Зато ей удалось прочитать надпись на его футболке. «AC/DC» было написано на ней, а чуть-чуть ниже – «МУДОЛОМ». Она не имела ни малейшего представления, что бы это могло значить, и внезапно испугалась, что им не удастся понять друг друга.
Опыт, однако, научил ее, что в подобной ситуации надо переходить в атаку.
– Вы женаты? – спросила она.
– Был, – отрезал он. На лбу у него, чуть пониже границы волос, выступили блестящие капли пота. Он поправил большим пальцем ремень безопасности с таким видом, словно тот душил его.
– В таком случае у вас с адвокатами должны быть свои счеты, – предположила она.
– Да нет, – сказал он. – Разошлись без проблем.
– Значит, детей нет?
– Она забрала их. Ну-ну, пусть повозится! – Он произнес это с таким выражением, словно его жена была далекой и враждебной страной, в которой не действуют законы цивилизованного общества.
– Извините, что сую нос в чужие дела, – сказала Иссерли.
– Да ладно, все нормально.
Дальше они ехали молча. Возникшее было между ними доверие внезапно превратилось в недовольство друг другом.
Впереди солнце поднялось над крышей машины, заливая лобовое стекло резким белым светом, от которого начинали побаливать глаза. Лес с левой стороны дороги поредел и перешел в крутую насыпь, заросшую ползучим вьюнком и голубыми колокольчиками. Дорожные знаки на нескольких незнакомых Иссерли языках напоминали иностранцам о том, по какой стороне дороги принято здесь ездить.
В салоне постепенно становилось слишком тепло даже для Иссерли, которая обычно легко выносила и холод, и жару. Стекла ее очков запотели, но она не могла снять их – ему не следовало видеть, как выглядят ее глаза без очков. Тонкие струйки пота медленно струились по шее, затекая под вырез трикотажной майки. Но ее попутчик, казалось, всего этого не замечал. Он выбивал ладонью на внутренней стороне бедра какой-то отрывистый ритм, явно сопровождая им мелодию, которую напевал про себя, а как только заметил, что Иссерли смотрит на него, демонстративно сложил руки на животе.
Что с ним такое стряслось? Что нагнало на него такое уныние? Только она начала рисовать себе радостные перспективы, как он вдруг словно сдулся у нее на глазах и превратился в полную противоположность тому уверенному представителю сильного пола, которого она подобрала на дороге двадцать минут назад. Неужели он – один из тех вечно неуверенных в себе олухов, сексуальность которых проявляется лишь тогда, когда им не напоминают о существовании других женщин? Или, может, она упустила что-то важное?
– Если вам слишком жарко, можете открыть окно, – предложила она.
Он кивнул, но не сказал ни слова.
Иссерли осторожно прибавила газу, надеясь хотя бы так завоевать расположение своего пассажира. Но тот только вздохнул и поудобнее устроился в кресле, как будто это незначительное ускорение лишь напомнило ему о том, как медленно они едут.
