И, хотя Саша, как было сказано, молчала и молчала, но ответить она должна была, безответно прожить не удалось.
Кому она хотела возразить — театру, как утверждал Наум, или самому Науму, теперь никто не скажет, все, приехала «скорая», врач прошел в ванную, уже вскрытую соседом, свекровь туда даже не взглянула.
А ведь был выход, был: отнестись ко всему как к мимо проходящему, как к театру (как Шекспир), но что-то, видимо, не дало Саше так легко отнестись к своей жизни, что-то помешало не страдать, не плакать. Что-то толкнуло ответить раз и навсегда, покончить с этим.
Выбор Зины
Выбор Зины был такой: две девочки, Валя и Тамара, а младенчика-сына она, как говорили в городке, «выходила». То есть выхаживала, выхаживала и выходила на тот свет очень простым способом, ночью выносила на мороз. Днем кормила грудью, ночью вымораживала. Соседки знали, девочки, Валя и Тома, подглядывали и тоже знали, что мать выхаживает маленького Витьку. Мать осталась одна с тремя, муж у ней умер, был на гужевых работах возчиком, зарабатывал перевозкой на лесосеке, но умер. Смерть ямщика, готовая песня. Зина тоже спела свою песню «смерть младенца», и посмотрим, как дальше развернулись события. Две девочки выжили, Валька и Тамара, две видные красавицы, Валька родила поздно, а вот Тамарка родила быстро и сразу двоих, одного за другим, мальчика и девочку, и тут война.
Муж ее, фронтовик, спустя год был ранен и лежал в госпитале, когда Тамарка в 42 году нашла себе, работая тоже в госпитале в родном городке, офицера с язвой желудка, списанного по белому билету. Сестра предыдущего мужа-фронтовика не поленилась, съездила к нему в госпиталь, к брату в другой город, в госпиталь, рассказать об измене. И фронтовик-муж Тамарки, оправившись от раны, не заезжая домой к жене и детям, известно почему, рванулся прямо на фронт в объятия смерти — тоже песня. Тамарка же в объятиях белобилетного офицера поехала с ним в другую сторону, в глубокий тыл по снабжению, где у них было все, вплоть до масла в тяжелые годы войны. И тут Тамарка тоже сделала выбор: мальчика-то взяла с собой, а лишнюю девочку оставила матери, той самой Зине, которая уже уморила одного пацана, причем второй выбор в этой семье произошел тоже в голод, в 43 году. Девочку, однако, Зина сохранила у себя, выкормила, а там, вдали, в глубоком тылу на сливочном масле, Тамарка родила еще парня, теперь уже от мужа-инвалида. Таким образом, у нее стало трое детей: девочка с вечными следами голода (рахитичная грудь и плохие зубки) и два выкормленных в Ташкенте мальчика, и младшему его мать Тамарка говорила не раз: я тебя не хотела, это все делишки твоего отца, говорила мать сыну, а он все запомнил. Дети многое помнят.
Дальше дела пошли уже в послевоенные годы к старости, к закату. Убийца старуха Зина была выгнана из собственного дома сестрой, Зина, болея, написала дарственную своей младшей сестре ради сохранения на старости лет, но младшая сестра тут же продала этот дом приезжим из Смоленска, родне соседей.
Зина перебралась к внучке, которую вырастила, качать ее маленького ребеночка, и вскоре умерла. Тринадцать дней не принимала пищи и умерла в больнице. Кончилась эта песня.
Песня же про офицера, который увел жену у солдата, так что солдат погиб, тоже оказалась с плохим концом, офицер жил на старости лет со своей Тамарой ругаясь, был глубокий инвалид, к язве прибавилось много чего, и Тамарка его в нетерпении била во время кормления, то по лбу ложкой стукнет, то буквально пасть ему порвет той же ложкой, беспомощному старцу, запихивая ему в глотку холодную кашу, которую он не хотел есть. Да еще говорила-приговаривала: «До дня рождения доживешь, а дальше помирай как знаешь».
Старик жаловался приходившим изредка детям, вот он был исключением, старался, чтобы детки, даже не свои, его любили, и они его любили, особенно младший сынок, который давно уже женился и жил с женой и взрослым сыном в однокомнатной квартире и вырос, что называется, человеком.
У старика со старухой на склоне их скандальных лет было даже маленькое соревнование, старик отдал младшему сыну свою машину по секрету от старухи, а мать тогда отдала назло сыновьям свой садовый участок дочери, вот вам. Знай наших, Но через два-три года, когда дочь нагородила на участке и то и се, парник, террасу, а также баньку, мать вдруг отобрала у дочери участок обратно — ведь передача имущества была на словах, а не по документам, и бедняга дочь съехала вся в слезах с мужем и двумя детьми. Правда, такую песню не споешь, слова не лезут на музыку, на трагедию не тянет, отдайте мой дачный участок, отдайте его насовсем. Не трагедия, однако с той поры у мужа дочери стало пошаливать сердце, и дело кончилось инфарктом: плюс еще один инвалид. Этот бедный муж дочери много чего сделал своими руками там, на участке, и полюбил свой бедный садик, свои шесть соточек, рвался туда душой к душистому табаку, к закатам с комарами, и на тебе, выгнала злая теща.
Старуха-теща, а кому и мать, а кому и жена, твердо ждала предсказанного дня рождения и смерти мужа, а он все сидел у нее во всем рваном, готовился, видно. Правда, на день рождения не умер, дети пришли, побыли с ним тихо, но в ту же ночь он скончался. Была вызвана «скорая», был честь по чести сделан укол, но никто теперь не скажет, какую историю какой болезни сообщила фельдшерам злая Тамара, может, ему сделали совсем другой укол, теперь никто не скажет, а дети размышляли на эту тему, отец даже неплохо выглядел в тот вечер. А может, сама Тамарка что-то ему поднесла в ложечке. Кто знает. Вот такая песня. Вскрытия, конечно, никто не делал, таким глубоким старцам не делают.
Дети пришли на похороны, и, как полагается, после похорон стукнулись в дом к матери помянуть, даже со своими бутылками и двумя кастрюльками, невестки приготовили закуску, все знали скупость матери. Но та им открыла через цепочку и прогнала прочь. Тоже песня своего рода, жена убила мужа и выгнала детей, а дальше что? Послушайте, что она кричала своему дорогому младшему сыну по телефону: «На порог не пущу больше, жди полтора года, через полтора года умру, все тебе останется».
Еще она кричала: «Вы все придете ко мне, все, потому что я богатая!»
Пришел к ней, действительно, тот инфарктный зять-инвалид, ему предложили купить дом в деревне, нашли прибежище им вместо утерянного рая, другой рай, свой огород у реки, грибы вокруг, красота немыслимая, русское раздолье в трехстах километрах от Москвы, но денег нет. И теща неожиданно злорадно (по отношению к другим детям) дала ему денег, четверть всей цены, просто так подарила со словами «ты теперь больной».
По закону, однако, можно было бы и поговорить с матерью про наследство, оставшееся от умершего отца, но эти дети оказались не такие, ничего не спросили, а зато мать им со злорадством сообщила, что за несколько дней до знаменитого дня рождения она попросила у старика подписать дарственную на дачу и гараж: и продала все это буквально накануне смерти мужа. Что уж она там пела, чем угрожала, но он подписал.
И хоть дети даже и не заикнулись ни о чем, мать торжествовала победу, положила все деньги в сберкассу под верные проценты и теперь сидит, торжествуя и ходя что ни месяц за процентами, видимо. Или не тратя их вообще — это неизвестно. Но, во всяком случае, она сидит, смеясь (наверно) над тем, как вытянутся рожи у детей, когда она не умрет ни через полтора года, ни через десять лет.
