— Я знал, что ты испоганишь свой брак, — она словно слышала злые слова отца, презрительно смотревшего на свою дочь, которой никогда не удавалось угодить ему. — Ты ничего не можешь сделать правильно.
Слезы навернулись на глаза Эшлин и скатились по щекам на выцветшую синюю толстовку. Она когда-то принадлежала Майклу, он носил ее летом, самостоятельно ремонтируя веранду после того, как они установили там дорогие французские окна. Эшлин вспомнила, как темные волосы Майкла становились влажными от пота, каким сосредоточенным было его лицо, пока он прибивал на место новые доски, уверенно орудуя молотком.
«Может быть, это всего лишь недоразумение», — беспомощно подумала Эшлин. Она медленно встала и начала делать то, что делала каждое утро, — убирать со стола. Двигаясь механически, она смела крошки на тарелку и осторожно затолкала раскрытый пакет с рисовыми хлопьями обратно в коробку. Несмотря на ее старания убедить мальчиков есть овсянку, они изо дня в день питались шоколадными или обычными рисовыми хлопьями. Надо не забыть купить их, напомнила она себе: разум Эшлин переключился в режим «Домохозяйка».
Когда-то она знала об автомобильном страховании больше, чем о сухих завтраках, лучше разбиралась в степени износа десятилетнего «порше», чем в правильном питании десятилетних детей. Тринадцать лет назад в течение нескольких месяцев она практически самостоятельно управляла целым отделом автострахования в успешной компании на О'Коннелл-стрит. Прежний начальник отдела внезапно получил повышение, и Эшлин предложили занять его место. Тогда она не сомневалась ни секунды.
Сейчас она частенько удивлялась тому, как ей удавалось справляться со всем. Ведь она руководила целым отделом, отвечала за работу двенадцати подчиненных, вела тысячи контрактов и при этом была спокойна и уверена в себе. А кроме того, ей еще и нравилась ее работа. Она была настоящим вызовом для Эшлин Магуайер, девушки, которая делает карьеру, и ночным кошмаром для Эшлин Моран, домохозяйки. Она всегда думала, что вернется на работу, как только близнецы подрастут, но почему-то, чем дольше она оставалась дома, тем туманнее и мрачнее казалась ей перспектива поиска рабочего места.
Майкл прежде всего ценил уют в доме, великолепно приготовленные домашние блюда и опрятность сыновей, шумно требующих обратить на них внимание, как только отец переступал порог дома. И никогда не настаивал на том, чтобы супруга вернулась на работу. Шли годы, финансовые трудности остались позади, у них было достаточно денег, чтобы пригласить няню, и желание работать должно было вернуться к Эшлин… Но к чему эти проблемы?
— Мальчики нуждаются в тебе, — говорил Майкл каждый раз, когда заходила речь о работе Эш. — Филипп и Пол не должны лишаться материнской заботы только потому, что пошли в школу, не так ли? Моя секретарша никогда не перестает жаловаться, что бросает своих детей на бабушку, и каждый второй понедельник опаздывает, потому что у кого-то из троих поднялась температура или заложен нос, или случилось еще что-нибудь. Будь благодарна, что тебе не нужно работать! — неизменно добавлял он, очевидно, считая, что хлопоты по хозяйству настоящей работой не являются.
«Вероятно, он прав», — вздыхала Эшлин, которая могла ознакомиться с проблемами работающих матерей лишь благодаря любимым глянцевым журналам. Чуть ли не каждая вторая страница пестрела историями о делающих карьеру матерях, застрявших в бесконечной круговерти «работа-дети-дом» и проводящих субботы за готовкой гигантских лазаний, которыми затем забивают свои морозилки. Майкл был прав. Эшлин повезло, что ее муж зарабатывает достаточно денег и что ей не нужно работать.
Только раз они поспорили на этот счет, когда ее сестра Сорча, невыносимо возгордившись из-за недавнего продвижения по должностной лестнице в лондонском банке, спросила Эшлин, почему та, просиживая целыми днями дома, позволяет гнить своим мозгам.
— Поверить не могу, что она сказала такое мне! — возмущалась Эшлин, ерзая в машине по дороге домой. — Она воспринимает меня как человека второго сорта только потому, что я не управляю банком или еще чем-нибудь в этом роде. Как у нее только язык повернулся! Хотела бы я посмотреть, как она будет управляться с домашними делами и воспитывать детей. Я начала работать, когда эта маленькая дрянь еще ходила в начальную школу!
— Не обижайся на нее, — рассудительно заметил Майкл. — Она просто завидует тому, что у тебя есть муж, прекрасные сыновья и хороший дом. Она смогла бы пойти на убийство, лишь бы заполучить мужа, да только все равно ей не удастся найти настолько глупого мужика, который согласился бы взять ее в жены. Как бы там ни было, — он снял руку с руля и погладил коленку Эшлин, — тебе бы не понравилось работать. Все так изменилось с тех пор, когда ты ходила в офис. Я хочу сказать, что… мало кто согласится принять тебя на работу.
Эшлин пришла в ярость.
— Что конкретно значит это твое «мало кто согласится принять тебя на работу»? — резко спросила она.
— Неужели ты думаешь, что запросто сможешь найти хорошее место после того, как столько лет занималась только домашними делами? — без обиняков заявил Майкл. — Ведь ты утратила навыки, нужные для работы в офисе, не так ли? А учитывая то, что сейчас получить хоть какую-то должность можно только с дипломом колледжа… Короче, умение выпекать идеальные пироги с заварным кремом вряд ли заинтересует работодателя.
За всю дорогу домой Эшлин не проронила больше ни слова, молча кипя от злости. Майкл дождался, пока она ляжет в постель, а затем попытался помириться с женой.
— Дорогая, ты же знаешь, что близнецы возненавидят няню, не так ли? Не надо лишать их мамы только потому, что они повзрослели. — Он прижался носом к ее шее, нежными поцелуями обласкал ключицы, затем опустился ниже, чтобы поцеловать чувствительную кожу груди. — Дорогая, не нужно работать, — пробормотал он. — Я буду заботиться о тебе.
Эшлин смирилась с тем, что быть домохозяйкой — это ее призвание. Когда близнецы подросли еще немного, она всерьез увлеклась курсами по приготовлению изысканных блюд.
И теперь Эшлин могла сварганить лосося en croûte[5]и клубничные millefeuilles[6] с закрытыми глазами. Когда кулинария ей надоела, она переключилась на рукоделие, и меньше чем за год все стулья в гостиной покрылись домоткаными гобеленами, на которых красовались тонкой работы подсолнухи, сияющие на полуденном солнце.
К тому времени, как она окончила курсы декоративного искусства, весь дом засиял яркими красками трафаретной росписи: к примеру, по потолку вился дикий плющ. Даже батареи Эшлин причудливо украсила… оттисками обычной губки. Майкл любил подшутить: мол, если он просидит без движения достаточно долго, то Эшлин и на него нанесет какой-нибудь трафаретный рисунок. Но, кроме сомнительных курсов по нейрохирургии, система образования для взрослых больше ничего не могла ей предложить.
